Слушай, философ, изъяснись точнее, сухо проговорил дьяк.
Конь стукнул копытом о копыто, будто в ладоши.
Точнее, так точнее. Заяви сегодня царю, что Ванька-конюх нерадиво относится к своим занятиям. Делами не занимается и поэтому сегодня ночью, благодаря его попустительству, коней украли.
Как украли?!
Никто их на самом деле не крал, но ты сделай так, что бы во дворце подняли шум, будто царских коней нет в конюшне.
А их действительно там нет?!
Нет, они за городской стеной ждут тебя.
Ждут меня?! А зачем мне царские кони?
Скажи царю, что коней украли, болван! А тебе, царскому советнику, удалось вырвать их из лап вора. И представишь коней царю, как доказательство своих действий!
Дьяк понял хитрый план.
Замечательно! обрадовался Афоня. Ваньку выпорют, а потом отрубят голову! Это настоящее злодейство!
Гораций пожевал губы. Наблюдая за дьяком, он пришел к выводу, что у малого проблемки с головой.
Нет, четко сказал конь.
Дьяк оцепенел.
Как нет?!
Попытайся этого не допустить.
Скажи царю, что бы задал ему сложную задачку. Если не сделает, то не сносить ему головы.
Ого, как мудрено. Дьяк с уважением посмотрел на Горация. Это ты хорошо придумал. Пойдет выполнять задание, выйдет за город, а там мы его чик- чик и порешим.
Нет!
Нет?!
Нет, скажи царю, пусть Ванька принесет жар-птицу.
Жар-птицу, да ее на свете нет. Ходят слухи, что она живет в царстве у царя Федора. А где на самом деле ее искать никто не знает.
Гораций ухмыльнулся.
У Ваньки помощница есть. Пускай вместе с ней и поищут.
Зачем все эти сложности? Легче взять, да и
Легче. Но нам нужна жар-птица.
А зачем?
Гораций помедлил, он думал, какой бы ответ придумать для этого глупого дьяка. Ты хочешь стать царем?
Царем?! Царем, пожалуй, нет.
Гораций изумился, но виду не подал.
Почему? спросил он. Почему ты не хочешь быть царем?
Афоня помедлил, собираясь с мыслями.
Как тебе объяснить, все мои предки были царскими советниками. И я тоже царский советник. Не хотелось бы нарушать традиции.
Что же ты хочешь?
Дьяк смущенно улыбнулся, оглянулся по сторонам и прошептал:
Хочу быть злодеем.
Кем?! переспросил Гораций.
Дьяк, как красна девица, залился пунцовой краской.
Понимаешь, мы царские советники отличались особым коварством, мастерством по части интриг и злодейству.
Гораций участливо закивал мордой.
Понимаю, понимаю, надо держать марку.
Афоня вытянулся во весь свой рост, словно статуя на пощаде.
Я должен оставить своим потомка хорошую славу тьфу, что я говорю, я должен оставить своим потомкам дурную славу.
«Идиот», процедил сквозь зубы Гораций, а вслух сказал:
Вот и прославишься, заверил его конь.
Афоня задрожал, растрогался; одна единственная, но большая слеза выкатилась из его глаза и повисла на кончике длинного носа.
Вот и славно, поднимай тревогу во дворце. Пусть кто-нибудь их охраны убедиться, что коней нет в конюшне. Мы с тобой пойдем, заберем лошадей из-за городской стены, пока их на самом деле не украли.
Дьяк стал радостно собирать, однако Гораций его приостановил. Он внимательно посмотрел на лицо царского советника.
Есть только один нюанс, сказал он. Ты как бы должен будешь биться с ворами, чтобы отнять коней.
Ну и что не так?
Надо что бы тебе поверили.
Говорю я очень убедительно.
Гораций покачал головой.
Нет, одних слов здесь мало, нужен еще и внешний вид.
Как же его создать?!
А вот как! с этими словами конь саданул копытом прямо по физиономии дьяка. Тот прокрутился три раза вокруг своей оси, ойкнул и упал на пол без сознания.
Гораций фыркнул.
Кажется, я переборщил.
Конь нагнулся к дьяку и убедился, что тот дышит. Поднимая голову, Гораций заметил за окном чей-то озорной взгляд. Полный дурных предчувствий, конь подскочил к окну и ударом копыта распахнул ставни и вгляделся в утренний пейзаж спящего города.
Над лукообразными крышами домов небо становилось светлее, звезды исчезали, ночная темнота переходила в предрассветные сумерки. Снаружи никого не было.
4. Утро в Китеж-граде
Шепот влюблённых томный и страстный, как молитва, ветерком нежности разносился в царском саду. Белые колонны беседки были увиты плющом. Аромат роз растворялся в воздухе. Из беседки влюбленным была видна панорама безмятежно спящего города, досматривающего последние сны перед пробуждением.