Тхакхок. В закуточке, где исповедуются, священник наиболее уязвим. А перейди он в отсек для исповедующегося и наведи на него дуло, я думаю, исповедь бы пошла повеселее и почестнее.
Жуков. Вечность перед собой исповедующийся бы узрел. Заглянув в дуло, ее вперед всего высмотришь вот сейчас я и умру, помыслишь. А жил я не возвышенно. Начисто забыв, как минимум, девять заповедей. Ну, я и грязь
Паксал. Дуло подействовало.
Жуков. Отрезвляющим образом ходящему со мной на охоту православному иерарху я перескажу мои нынешние ощущения и посоветую ему взять их на заметку. Ружье, что забавно, у него уже есть.
Паксал. Он церковник-охотник?
Жуков. Дичь он кладет прицельно. Мне интереснее просто пошататься по лесу, а он спустя рукава по нему не бродит, и к концу дня сума у него битком. Восхищаясь его сноровкой, добрых слов я для него не жалею.
Тхакхок. Ты говоришь с поддевкой. Ему говоришь или нам?
Жуков. Глядя на неумеренность отца Климентия, я испытываю чувства, далекие от восторга. У меня от этого мороз по коже, однако я ему расчетливо улыбаюсь, ведь если наш миропорядок таков, то что же с нами на охоту на выбирался и господин Люкс Розмарин. Схоронившийся после парижского предательства у вас в Лаосе и едва ли догадывающийся, что от нас до него осталось всего километра полтора.
Тхакхок. Его истинная фамилия Рябинин?
Жуков. Салугмяе. Отец у него народный художник Эстонии и наш бывший агент в скандинавском регионе, где он часто выставлялся и играл нам на руку своей прочной репутации эстонского патриота, ненавидящего все русское. Прекрасные мы с ним операции проворачивали общевропейского значения! А зачатый им в Пскове сын лежал в пеленках, гремел погремушками и, повзрослев, принес присягу, которую он затем вероломно нарушил. Не из-за идеологических разногласий, что можно было бы не извинить, но
Тхакхок. Убить.
Жуков. Убить! Но без презрения!
Тхакхок. Ну это ему, знаете ли не определяюще. Жуков. Он баран! Продав нас французам, он решил, что будет жить в Париже! Прогуливаться по набережной Сены с заходами в Лувр и кондитерскую «Дядюшки Луи» баран! В Париже мы сплоховали, и он от нас ускользнул на корабле в Египет, на самолете в Парагвай, за Южной Америкой последовала Канада, Новая Зеландия и Лаос, где он представился вашей спецслужбе ценнейшим кадром и получил. Вы идете вместе со мной его уничтожать.
Паксал. Мы знали, что вы его разыскиваете.
Жуков. Поэтому вы даже не задумывались? Вы сообщили о нем с задержкой.
Тхакхок. Мы взвешивали. Из бесед с ним мы уяснили, что он нам не нужен и в ту же минуту оповестили вас.
Жуков. Так поступать ваше право. А почему вы его не повязали?
Паксал. Чтобы вы прилетели и убили его прямо в наших стенах?
Жуков. Ну, выпустили бы его погулять, и я бы его отпустили и отпустили! Жизнь ему это особенно не продлит.
Паксал. Его нора охраняется.
Жуков. Нанятые им громилы от расплаты его не уберегут. Перед пулей в висок мне надо не забыть расспросить его о Куприянове. С ним ли он впервые ли слышит в Москве на Чистых Прудах ко мне подошел мужчина. Не встречая преград, он напустил тумана. О взаимовыручке, запахе страха, выселении и взыскании алиментов Куприянов. Товарищам придется попотеть.
Второе действие.
По березовой роще с фотокамерой в руках бродит тусклый Куприянов.
Изгибаясь и поднося камеру к лицу, он примеривается, но снимков не делает.
К Куприянову подходит занятая собой пара, состоящая из накаченной Синяевой и имеющего на голове безразмерную копну кудрявых волос Щербинина.
Щербинин. От желания к любимой женщине я избавился.
Синяева. Голову на отсечение даешь?
Щербинин. Ее даю. Она лишняя.
Синяева. И ей до всего есть дело. До коррупции, до эволюции, до засады на парламентера.
Щербинин. Философ Трубецкой сказал, что началом и концом эволюции является Бог. Вы, товарищ, это заключение разделяете?
Куприянов. Когда я слышу по громкоговорителю иностранную речь, мне кажется, что по нему говорят о начале войны.
Щербинин. Но я говорю с вами по-русски.
Куприянов. Если вам надо с кем-то поговорить, говорите с вашей дамочкой. Не предоставляйте ей отдыха хотя бы в разговорах.
Синяева. Твои слова об избавлении от желания он понял касательно меня. Будто бы это я твоя любимая, которую ты больше не хочешь.