Рейхсфюрер не мог не понимать, что этим вторжением наносится удар по его планам достичь взаимопонимания с Западом на приемлемых условиях. Высадка в Нормандии могла означать только одно: пространство для маневра существенно ужималось. На договорённости приходилось теперь выходить в заведомо проигрышной ситуации, где условия могла диктовать только одна сторона. И этой стороной была, увы, не Германия в лице доблестного рейхсфюрера СС. Кроме того, теперь нужно было работать в условиях цейтнота, а это всегда чревато дополнительными уступками. О необходимости «сверхнормативно» раскрываться и речи не было: само собой. А это почти стопроцентная вероятность ошибки, как по линии переговоров, так и по линии соблюдения конспирации. И ещё неизвестно, кого больше следовало опасаться: чужих или своих?
Черчилля удручало совсем иное. Казалось, радоваться надо: выполнил союзнический долг, да ещё заполучил перспективу скорейшего завершения войны. Победоносного завершения. Но, если подойти к вопросу с другого угла, с другой точки зрения? Если взять его во всей совокупности? В этом случае перспектива становилась сначала не такой, уж, радостной, а в конце и вовсе угрюмой.
Столько времени сэр Уинстон потратил на то, чтобы убедить Рузвельта в нецелесообразности для западных демократий открытия второго фронта в Нормандии, и всё впустую! Удручал не один лишь факт уступки Сталину, хотя это тоже немало: «дядя Джо» почти три года настаивал на вторжении именно через Пролив! И понять его было можно: кратчайшее расстояние до Берлина!
Но у Черчилля имелись свои причины не сокращать это расстояние. И не в плане следования «заветам» Трумэна: «пусть русские и немцы убивают друг друга, как можно больше». Второй фронт с плацдарма в Нормандии это «зелёный свет» большевикам в Европу. А ведь он предлагал «десантироваться» на Балканах! И не потому, что там климат лучше: в этом случае Балканы не достались бы русским так и остались бы британскими. Да и не до Европы было бы Сталину: пока это он «дотопал» бы до своих границ! Ведь такого отвлечения сил на западное направление от немцев не потребовалось бы! Результат: «иван» получал бы назад своё в границах тридцать восьмого года а Европа, включая Германию, сохранялась в лоне цивилизации! Большевизм так и остался бы запертым в границах «медвежьей берлоги»! А дальше можно было бы и поработать с Москвой по вопросу «демократизации» режима: Сталину наверняка потребовались бы западные кредиты.
И вот теперь всё рухнуло вместе с первыми бомбами на позиции немцев в Нормандии! Теперь у Сталина появлялась реальная перспектива оказаться в Европе. А, уж, этот «византиец» своего не упустит ещё и чужое прихватит, и выдаст за своё! И ведь не помешаешь уже: союзники! Второй фронт чёрт бы его побрал! Теперь приходилось делать хорошую мину при плохой игре: обмениваться любезностями со Сталиным по причине такого щедрого подарка большевикам! И кому? Ему, Уинстону Черчиллю, который ещё летом сорок первого заявил о том, что «никто не был большим противником коммунизма, каким был я в последние двадцать пять лет. Я не откажусь ни от одного слова, сказанного мной о коммунизме»!
Но что толку от слов сегодня, когда в Нормандии гремят пушки, и русские готовятся перейти в наступление по всему фронту! Теперь ничто не помешает им уже к осени выйти на свои границы. А дальше Европа!
И ведь так и будет: русские уже показали под Сталинградом и Курском, как они умеют воевать! А что же союзники? Ведь, как ни поспешай, а прежде русских в Польшу и другие приграничные страны не успеешь! Да и Берлин под вопросом: дорога к нему, хоть и прямая, но обещает точно соответствовать поговорке «гладко было на бумаге, да забыли про овраги»! Пусть немцы и прошляпили десант война ещё впереди. И махать белыми флажками и приветственными транспарантами «боши» явно не собираются!
Отсюда вывод: надо думать! Думать над тем, что опаснее: большевистская Европа или Германия «на западный лад»?
Сэр Уинстон не переводил и не собирался переводить свой исключительно практический вывод в плоскость теории. Но в данном случае этого и не требовалось: практика доказывала теорию и наоборот. В сорок четвёртом в мировой войне изменился характер противоречий. В связи с тем, что судьба Германии, а следом за ней и Японии была фактически предрешена, межимпериалистические противоречия затухали и разгорались классовые: между СССР и Западом. Классовые противоречия можно преодолеть, только изменив режим: изнутри или извне.