Сколько леса, ягодников погорит, а зверя, птицы, другой живности и не счесть, как бы не слушая, о чем говорит ему егерь, произнес он. Слышь, Александр, о чем толкую. Я бы тем, кто пускают палы, губят лес и все живое, давал бы пожизненный срок. Чтобы другим неповадно было. Пусть бы всю жизнь сажали лес своими руками, восстанавливая урон. А пал встречный пустим отсюда, лучшего места не найти, это ты верно говоришь.
Петрович! Смотри, чудо, какое заяц белый. На дворе лето, а он еще не вылинял. Александр указывал рукой под соседнюю ель, на белеющий сквозь густые ветви комочек.
Пугнуть его надо, Александр, а то погорит, как пал пустим. Видишь запал, крепко не закончив фразу, Петрович на полуслове смолк. Треща валежником и громко храпя, на поляну выметнулась маралуха. Подняв загривок и приложив уши, она вплотную подступила к людям, делая выпады в их сторону. Поберегись! Зашибет! крикнул Петрович, отступая за ствол дерева. А из-под ели, навстречу матери, выскочил мараленок. Маралуха, не задерживаясь на поляне, повернула назад, уводя за собой сына.
Вот так кино, произнес егерь, вытирая выступившую на лбу испарину. Думал, точно зашибет, бешенная. А заяц-то мараленком оказался. Я такого белого первый раз вижу, продолжал возбужденно говорить Александр.
Мать есть мать, отозвался Петрович. А мараленок альбинос. Редко, но такое встречается в природе. Трудно ему жить придется, уж больно приметный, добавил он.
Прошел год. Весна уходила, уступая дорогу лету.
Александр с Петровичем, выполняя биотехнические мероприятия, развозили и разносили по солонцам соль. Подсаливали старые, делали новые. С очередной ношей соли поднялись на скалистый водораздел, где в прошлом году бушевал пожар. В северной его части, не захваченной пожаром, уже несколько десятков лет был хороший солонец. Со всей округи копытный зверь приходил сюда весной утолять солевой голод. Присев на поваленное дерево, мужики отдыхали. На восток сколько хватало глаз тянулась гарь. Скелеты обгоревших деревьев, падая, переплелись и некоторые зримо напоминали кресты. Не пели и не гнездились здесь птицы, не заходил сюда зверь. Только ветер резвился в горельнике, изредка роняя на землю обожженные огнем стволы.
Сколько зла природе приносит человек. Пожарами. Рубит кедрачи, боры заповедные, что когда-то деды для нас сохранили. Живет одним днем. Не думает, что будет завтра, как будут жить внуки. Алчные стали по натуре, все ради наживы. Ничего не осталось святого, как бы высказывая мысли вслух, трудно говорил Петрович. Пошли, Александр, тошно смотреть на это кладбище.
Не доходя до солонца метров двести, шедший впереди егерь остановился.
Падалью откуда-то несет, пояснил он причину остановки подошедшему Петровичу. Очередной порыв ветра принес тошнотворную волну разлагающейся плоти. Пройдя по ветру метров семьдесят, на зверовой тропе, ведущей к солонцу, увидели труп маралухи, шею которой перехватывал стальной тросик.
Едриттвою в кандибобер! выругался Петрович. Ты посмотри, что творят ироды! Сгубили матку ни за понюх табаку. В свое время и я бил зверя на осеннем промысле ради пропитания. Пантачей бил на солонцах, но ведь то другое: панты, мясо все в дело. А эти петли ставят весной, да еще гноят зверя.
На прошедшей неделе, стал рассказывать Александр, выезжал я с милицией на место происшествия. На речной косе, кто-то убил лося. Забрали только рога, да заднюю ногу. Остальную тушу бросили воронам.
Куда катимся, Александр? горестно вздохнул Петрович. На солонце их ждал еще один неприятный сюрприз. За поваленным стволом дерева кем-то была установлена ловушка-«тарелка», на острых краях которой висел лоскут кожи с белыми волосами.
Александр, а тут побывал наш с тобой знакомый белый марал. Удалось ему вырваться из ловушки, сук помог, говорил Петрович, внимательно осматривая место трагедии. Сук от березы упал на «тарелку» раньше, а уж потом в нее наступил Белый. Вот поэтому она и не захватила ногу полностью. Где он теперь, один, без матери, да еще покалеченный, задумчиво добавил он.
Между тем Белый был намного ближе, чем люди могли предположить на соседнем взлобке хребта. Он даже слышал их голоса. Страх гнал его прочь от людей. Он помнил этот страх со дня своего рождения. Но он оставался на месте, так как не знал, куда уходить. Мать всегда и везде была впереди, а он просто следовал за ней. Теперь матери не было. Два дня назад ранним вечером в очередной раз она повела его на солонец утолить непреодолимый солевой голод. Шли хорошо знакомой тропой здесь они проходили уже ни один раз, опасности не было. У нагнутой березы, почувствовав что-то, мать рванулась вперед, и в этот момент металлический трос врезался в живую плоть. Обезумев от боли и страха, она рванулась еще и еще раз, все туже затягивая петлю на своей шее. Выкатив из орбиты наполненные ужасом глаза и задушено хрипя, упала на колени, потом завалилась на бок. Конвульсивно забила ногами, потом затихла, вытянувшись в длину.