Прошу, сдержанно ответила она.
Жена Лёши Соня, моя подруга, потомок знатного дворянского финско-шведского рода Армфельт. Родители Сони никогда не нуждались в деньгах.
Интересно, хмыкнул я.
Когда мы поднялись на крыльцо, я увидел огромную дубовую дверь с круглой ручкой, вставленной в зияющую пасть льва.
Ею моя спутница и постучала в дверь, невзирая на то, что чуть выше, рядом со стеблем тонкого и хрупкого хмеля, был звонок.
Долго мяться ожиданием нам не пришлось дверь легко отворилась, и я увидел приятную молодую женщину лет тридцати.
Привет, Соня! Есения по-свойски прошла в дом.
Здравствуй-здравствуй! девушка обняла подругу.
А я Вас как раз ждала. Лёша позвонил и сообщил, что встретил Вас на посту.
Я вопросительно посмотрел на Есению. Она поняла мой вопрос и тут же объяснилась:
Забыла сказать! Лёша не только трактор водит. Он ещё и местный пограничник. Прапорщик.
О да, у вас же есть мобильная связь! радостно вспомнил я.
Точно, кинула Соня и пригласила нас в просторную гостиную, увешанную лосиными и оленьими рогами.
Над массивным тёмно-синим диваном я разглядел два гвоздика и еле заметный прямоугольный светлый след на обоях, будто раньше здесь что-то висело. Уж не картина ли?
Рядом красовался изящный стеклянный круглый столик, под ножками которого покоилась шкура бурого медведя. На массивной тумбе из красного дерева стоял музыкальный центр, а с противоположной стороны на низком шкафчике разместился дорогой аквариум.
Софья быстро накрыла стол, принесла всевозможные яства: нарезку дорогой ветчины и сыра «бри», красную рыбу, огурцы, помидорчики, багет, коньяк и красное сухое вино. В моём животе радостно заурчало. Было видно, что хозяйка ждала нас.
Софья была красавицей. Ухоженная, с длинными прямыми волосами цвета воронова крыла. По её полной достоинства походке, по низкому бархатному тембру голоса, по манерам по всему было видно её высокое происхождение. Холодные северные голубые глаза смотрели умно и проницательно, а высокая грудь и статная фигура могли свести с ума любого мужчину.
Я с ужасом и с некоторых пор с отвращением начинал ощущать целую бурю эмоций и желаний, которые пробуждались во мне каждый раз, как я встречал здесь очередную женщину. Если Есения была богиней зрелой, умудрённой опытом Минервой, то Софья чем-то напоминала Софью Михайловну Боткину кисти Серова.
Простите? напомнила о цели моего визита хозяйка. Вы же Иван Николаевич Эйн, тот самый специалист по творчеству Крамского?
Я пригубил коньяк:
Он самый. Мне бы хотелось побыстрее увидеть полотно.
Стрелка на интерьерных старинных часах застыла на цифре двенадцать.
У Вас часы остановились, заметил я.
Софья бросила странный взгляд на Есению, но тут же взяла себя в руки и с улыбкой ответила:
Увы, да.
Часы были основательными и грузными это было настоящее произведение искусства. По меньшей мере, девятнадцатого века. Круглый циферблат украшали фигуры обнажённых женщин, у которых вместо ног были листья аканта. Наверху, прямо над цифрой «двенадцать», расположился деревянный позолоченный орёл.
С тех пор, как я прибыл в Ринтала, меня неотступно преследовал ряд вопросов, которые я не решался задать сам себе. Здесь, в этом райском, удалённом от цивилизации уголке, всё было страстно и ярко, томно и спокойно одновременно. Жизнь текла, как медовый поток, как слеза янтаря по бронзе сосны. Однако во всём этом благолепии какие-то пазлы не складывались. Я чувствовал тайну, которая безгранично и властно царила в атмосфере этого странного места. Тайну, от непонятной причастности к которой по коже периодически пробегал холодок.
Отрывок лекции И. Н. Эйна «Русское искусство XIX XX вв.». Лекция читалась в СПбГУ студентам кафедры истории русского искусства
«Бытует мнение, что Крамской художник, который был умнее своего творчества, что портреты его скучны и неэмоциональны. Но это лишь поверхностный, предвзятый взгляд. Нужно вглядеться в лица на этих портретах, нужно настроить зрение, привыкшее к пестроте современной улицы и телевидения, на тонко интонированную живописную систему, основанную на оттенках серо-коричневых, оливковых тонов, и тогда нам откроется подлинное благородство и высокий нравственный тонус работ мастера».7