Там в углу у печки есть полка, громким шёпотом в форточку давала указания Келены, повариха туда ставила три банки и ещё что-то.
Аня на ощупь нашла печь, чуть не обожгла себе руки о горячую дверцу топки; нащупала над головой полку, на удивление, легко обнаружила сгущёнку. Рядом с банками лежали какие-то пачки. «Наверно, галеты», подумала она и, прихватив пачку, полезла к окну.
Нашла? прошептала Клава.
Нашла, нашла! так же, полушёпотом ответила Аня.
Банку, банку открой!
Да где я там нож искать буду?
Да где-то там, в столе поищи.
Аня снова вернулась к разделочному столу и стала наощупь искать нож. Рука укололась обо что-то. «Нож, подумала девочка, нашла. Но теперь уж пусть Клавка сама открывает банку». Она вновь подобралась к окну, кое-как залезла на подоконник, передала банку, галеты и нож подруге и полезла в форточку. Выбравшись из форточки наполовину, она ухватилась за стоящие нарты и вместе с ними «загремела» в сугроб.
Теперь надо было найти укромное место, где можно было бы открыть и съесть сгущёнку. Они забрались в стоящий рядом с интернатом сарай, вскрыли банку и, макая в сгущёнку, так вовремя попавшие в руки Анны галеты, быстро опустошили её. Потом они попытались оттереть снегом сладкие руки и губы, но у них это не очень хорошо получилось.
Надо бы нож положить на место, задумчиво сказала Аня. А-то скажут, что мы его украли. Ей так не хотелось снова лезть в форточку.
Да кто узнает, что это мы? А давай просто закинем его в форточку?
Давай! Аня поднялась и выглянула из сарая. Мела пурга. Они подбежали к окну кухни и бросили в форточку нож. Затем девочки тихо вернулись в интернат, разделись и легли спать.
Ане не спалось. Она всё яснее стала понимать, что они сделали что-то очень нехорошее. Она сознательно не называла это воровством. Они просто взяли чьё-то ничьё. Так в тяжёлых думах она и заснула.
Утром в школе был переполох. Повариха обнаружила пропажу и принесла директору весь в сгущённом молоке нож. Она никак не могла понять, как кто-то проник на кухню. Дверь оставалась запертой, окно было полностью засыпано снегом, а форточка закрыта.
Тарас сразу обратил внимание на плохое настроение Ани. Она не смотрела в глаза, вела себя тихо и выглядела как бы пришибленной.
Что случилось? спросил он её. Аня махнула рукой и ничего не ответила. Они сели за парту. Он снова посмотрел на неё сбоку и вдруг увидел большую шишку на её голове.
А это откуда у тебя? слегка дотронувшись до шишки, спросил он у Ани. Она ойкнула, отдёрнула голову и, не поднимая на него глаз, ответила: «Упала с кровати».
В класс вошёл директор школы.
Ребята, начал он. Сегодня ночью в школе произошло чрезвычайное происшествие. Кто-то залез на кухню и съел банку сгущёнки и пачку галет. Я сейчас не буду выяснять, кто это мог сделать, он почему-то посмотрел, как ей показалось, в сторону Ани, но я надеюсь, что совесть заговорит в этом человеке, и он сам явится ко мне в кабинет.
Директор повернулся и вышел из класса. Как выяснили потом дети, он так прошёлся по всем классам.
На переменке Тарас отвёл Анну в угол коридора.
Зачем ты это сделала? глядя ей прямо в глаза, спросил он сурово. Ты же опозорила не только себя, но и весь класс, своих родителей, всё своё стойбище. Разве тебе не говорили мама с папой, что чужого брать нельзя?
Говорили, тихо ответила она и заплакала.
Нечего теперь реветь. Никому ничего не говори. Поняла? Аня кивнула головой.
Тарас повернулся и пошёл в сторону кабинета директора.
Тарас! позвала его Аня. Тарас обернулся. Не ходи к Николаю Ефимовичу. Я сама всё скажу.
Я сказал тебе молчать значит, молчи. Понятно? Она снова кивнула головой.
После разговора с директором, Тарас пропал. Он не вернулся после переменки в класс. Не было его ни на обеде, ни на ужине. На улице бушевал ветер южак15, и он с такой силой бил в здание школы-интерната, что оно всё дрожало. Детей никого из школы не пустили домой. Их разместили прямо в классной комнате на матрасах, накормили обедом и ужином. Но Тараса не было видно нигде.
Аня проплакала на кровати всю ночь. Она очень сильно ругала себя за то, что поддалась на уговоры Клавки, хотя и уговоров-то никаких не было. Ей было стыдно и горько оттого, что она такая плохая.