Очень рад, что есть и моё участие в этом его утешении и гордости как «римлянина»: как я мечтал подарить ему внука! Что ещё я мог подарить ему в жизни? Конечно, мне лично, так сказать «по молодости», это немножко смешно, пока помню генетический закон, что главное для популяции хранится женщинами и в женщинах. Поэтому в тот первый раз я просил у Бога дочку. И он подарил: Наташку! Ясно, я тоже не против продолжения рода, фамилии. Все мы доблестные «римляне» в этом вопросе.
Вот, бать, ищу утешения Сам видишь, себе, наверно. Конечно, мне очень горько без тебя на этом свете. Но всё ищу и ищу по всем закоулкам сознания и подсознания своего хоть какого-то знака, любой мысли и проблеска, что твой космос всё же был в гармонии с твоими желаниями, явными или подспудными. Но именно твоя страшная судьба заставила меня искать ответы на многие вопросы. И только звёзды хоть что-то внятно объяснили. Но на мои 300 страниц письма-черновика дипломного проекта с чего это так несправедлив к тебе мир: 20 раз уходить от смерти? в чём дело? был ответ-SOS: «Сынок, не пиши мне больше таких писем!» Что ж, кому симметрии горного хрусталя кому симметрии в дирекциях среднего солнца. Кстати, на «пьесы» такая же реакция! Что ж, отцы и дети. Ивана Сергеевича Тургенева не так-то просто «объехать»!
Прости, бать. Жаль, что очень редко ты мне снишься. Но я так рад этим снам! И жду, и жду тебя снова и снова во сне. Приходи! Не забывай меня. Тяжело, очень тяжело без тебя. Эти сны моё последнее утешение. Они мои взрослые сказки. Ой, там, в этих чудных, воскрешающих твой голос и твою молодость, запасниках разума что мы с тобой ни творим! Я даже с тобой спасал золото твоей компартии! Подменяли рюкзаки и через Марухский перевал тащили в мою Грузию даром мне ненужное золото твоей но ведь твоей же! партии. В снах я всегда тебе предан, не антипод. А первый мой сон, на твоей кровати в твоём кабинете, в ночь после похорон тебе 35, и ты просматриваешь проявленную киноплёнку с нашим походом на Эльбрус. Молодой! Жёлтый свет в фотолаборатории. Это всё я вижу в узкую щель приоткрытой двери, наверно после команды: «Сынок, сынок, спать!»
Сны Сны Криса в «Солярисе» Лема, сны Вени в «Москва Петушки» Ерофеева, сны Настёны в «Живи и помни» Распутина. «И где ж забыться, если ни в раю, что для тебя я тот же ноль, мантисса» за этот стих отец сказал: «Да, тебе иногда стоит налить стаканчик». Бальзам на душу! Ведь это про его дом, про его горы, про его Туманность Андромеды, которой мы любовались в теодолит на его крылечке, про мою первую любовь:
Люблю я рай, где книг навалом,
Где я скитался по диванам,
Не зная, как всё прочитать,
И убегал на сено спать!
И чем ни рай, и где ещё
Вас сто раз в день зовут обедать!
И не случайно горячо
Плечо у вашей Андромеды!
Люблю я рай, где дедушка Ахмат,
Как горы снегом, больше всех богат,
Хоть он один лишь ослик с ним Лариса!
Где доброты и куры не клюют.
И где ж забыться, если ни в раю,
Что для тебя я тот же ноль, мантисса
И единственный раз, когда батя пожал мне руку за строчки, это были 14 строк про уходящих, улетающих на его любимую туманность Андромеды, навсегда, без возврата, туда:
«Всем получить на базе двойников».
Инструкция строга на этот случай.
Мы, странники, послушною толпой
Берём под роспись запасные души.
Мы не умеем права умирать,
Хотя мы никогда не возвратимся.
Мы знаем: нас никто не будет ждать,
На старте с вами горестно простимся.
С оставшимися. Всё же это мы,
Хоть улетаем для далёкой встречи.
Мы ваше тело, ваша мысль и сны.
И это наш последний летний вечер.
Но всё равно, всё зря или удастся
Лишь боль в запасе, что нельзя остаться.
Сны Вот, кусочек из недописанной «пьесы», начал её ещё при тебе, 11.11.2012, ещё до твоей последней операции, бать, про твоё, бать, золото партии:
Вот подходит Емельян.
И не трезвый, и не пьян.
Е м е л я
Снится, тятя, мы вдвоём,
Под кровом ночи,
Без огня, все выплакали очи,
Злато царства твоего
Прячем в тайное дупло
За Маруськиной горой.
И тревожною порой,
Больше некому доверить,
Лишь вдвоём с тобой телеги
С изумрудами, рубинами,
С бриллиантами и вилами,
От врагов в пути нежданных,