На восстановленном мосту я почти неделю, варил перила, делал железные съезды, и получалось неплохо, так как работа была привычная. В инициативном порядке сделал поверху ажурные завитушки и украсил балясины простыми волютами. Фотки своего творения посылал домой. Но пересылать по Интернету «быстрому» как мысль пьяного эстонца было очень затруднительно.
Таки да! Ты хочешь сделать радость нашему полковнику, вещал Моня, так, чтобы изумление застыло на его морде, между бровями и позвоночником?!
Да пошел он! смущаясь, скромничал я. Просто украшения. Мне не трудно, а людям останется.
Вечером, с приезжавшим полковником, постоянно шушукался председатель кооператива. Они отходили к дикорастущим яблоням, подальше от наших глаз, но по обрывкам долетавших фраз было понятно, что разговор крутился вокруг объемов и денег.
Нет! И как вам это нравится?! вздыхал Лопушок. И этот цирк-шапито полковник осмеливается называть помощью кооперативу?!
А что! Нормально Моня. Шлифует уши, соглашался Димка Гаврилов и неприязненно смотрел в сторону спорщиков.
Как-то закончив работу, я решил сварить из остатков пластин небольшой плоский топорик, тут же наточил его на «Болгарке», получилось неплохо. Главное его преимущество было, что он был легкий, незаметный и его можно было скрытно носить на ремне. «Авось пригодится, подумал я. Лучше бы я его не варил или выбросил там!». Этот топорик впоследствии сыграл очень неблаговидную роль в нашей военной судьбе.
К концу нашей командировки, на дачу с инспекцией, приехала жена полковника.
Вот это самовар у нее! задавленно прижимая губы ладонью, воскликнул Моня, глядя ей в след чуть ниже спины. На троих рос одной достался. Н-да! Как-то Изабеллу Абрамовну спросили, шо вам больше подходит для здоровья: горячий чай или горячий мужчина? «А мене абы хорошо пропотеть» ответствовала она. И, по сути, она была права.
За женой полковника было интересно наблюдать: ела она, вернее уплетала подобающе своей тучной комплекции, сметая все со стола как пылесос.
Такая «жлобина»! шептал опасливо Моня, округляя глаза. Жрет все из ложком, из ножом, из вилком, будто у нее вместо пальцев повырастали гангрены!!
Женщина с принципами она заставила нас тщательно отдраить летнюю кухню, а плиту, на которой готовили, пришлось мыть дважды. Мы очистили десятилетние слои кухонного жира заодно с заводскими этикетками. Шпичук с ней был ягненочком и называл ее Цветик.
Угу, как ты не понимаешь Цветик?! Да! Конечно Цветик! Уже бегу моя радость!!
Прыг скок! хотелось напутствовать вслед.
Но мы молчали. На даче Шпичука нам все нравилось. Было смешно лицезреть этот «Цветик», в полтора центнера весом, с розовым бантом, с прижатым к необъятной груди немецким шпицем. Держала она полковника крепко.
Я имею кое-что сказать! делился разведсведениями Моня, по секрету сообщила соседка Шпичука. Вполне цивильная женщина эта Цветик еще та самодура. Полковник весит за сто кило без верхней одежды и нижнего давления. Но если эта мадам выходит из себя, он летает по даче не хуже «Боинга».
Физика! с улыбкой соглашался Димка. Закон массы. 150 на 100!
Просто на каждого «звездуна» при погонах, обязательно есть своя «звездиха», серьезно умозаключал Лопушок.
Подходы были разные, но суть не менялась.
Наше возвращение на «пересылку» прошло в аналогичном порядке. Ту половину консервов, что мы не смогли одолеть, полковник оставил на даче, а нам купил черствый пирог с брусникой, в качестве подарка. Вообще, в начале командировки, за отменную работу, он обещал двухкилограммовый торт, но не срослось. Пирог был такой сухой, что только солдатские зубы могли его разгрызть, но мы и этому были рады, с чаем, он улетел на ура.
Нет-таки не правильная у него фамилия точно «переодетый», философствовал Моня, собирая последние крошки пирога, не Шпичук он на самом деле, а Шпильберман. Это я вам говорю!! А я толк знаю!
Моня «своих» узнавал безошибочно, это вызывало улыбку.
Шпильберман Доберман! с сожалением вздыхал Новиков, взбалтывая остатки жидкого чая. Главное подальше от войны. День может не год но жизнь бережет! философски заключал он. Я бы еще здесь поработал.
Пару недель можно, согласился я.
А я бы даже пару месяцев, не отказался, а там глядишь, и война кончится, мечтательно добавил Пашка.