Может, она уже кончилась, просто нам не сообщили, очень оптимистично высказался я.
Но это было, конечно, большим преувеличением.
***
К нашему возращению, новобранцев, с которыми мы призывались, уже не было. Нас встретили другие пацаны. Они рассказали, что «наши» умудрились, уже побывать в боях и неудачно. Трое убитых и пятеро раненых. В это верилось с трудом. Одного «шибзика» и балагура по прозвищу Хоттабыч, я неплохо знал по заводу; он работал наладчиком ЧПУ, двух других вспомнил с трудом.
Сразу примерил ситуацию на нас. Настроение упало ниже плинтуса.
Блин!!! Все только начинается?! невесело констатировал Гаврилов.
Кто следующий? спросил Новиков.
Но в ответ была тишина. Лучше было постучать по дереву.
Отчаянно захотелось напиться, но забор с проволочным окаймлением и охрана, были на страже. Кто-то из нас посетовал на это. Неожиданно один из новеньких Валек Рыжков видя, как мы страдаем, извлек из потайного карманчика тонкую 200 гр. фляжку.
Пронес через все кордоны! Жена-медсестра. Чистый медицинский, 96 градусов! Нинка как картинка, снарядила, торжественно объявил он, вручая нам огненную жидкость.
Нине наш пламенный! тут же воскликнул я, не вполне веря свалившейся удаче.
Бл*дь! Друг! Как зашибись, что на свете есть друзья и они не жмоты!! поддерживая меня, разразился в хвалебном спиче Пашка Новиков.
Эмоции зашкаливали. Пашка был самый модный из нас. Волосы местами белые, мелированные, язык, проколотый, с пирсингом, ногти ухожены любимец девушек и заварушек. Он жил по-королевски на Мороховецкой набережной у магазина «Кристалл» в великолепной «сталинке» с трехметровыми потолками и лепниной. Его амурные похождения можно было слушать бесконечно. Особенно про некоторых дамочек, которые проявляли стойкость, достойную Брестской крепости. Он уже начал иметь прекрасную половину города Харькова по второму разу и вот теперь попал под призыв. Ему было трудней, чем нам. Война и девушки находились на разных полюсах.
Наливай, нетерпеливо бросил Моня, разрубая рукой воздух и блестя глазами. Жить надо так, щёбы не было больно, а помереть по глупости мы всегда успеем.
О-о-о!!! подхватил без слов Димка Гаврилов, наш «маленький» гигант. Он промочил ноги, откачивая воду из канав и погребов, и постоянно подкашливал. Ему налили больше всех, растерли остатками грудь и спину, замотали в хрустящий полиэтилен на ночь. Зато утром его было не узнать.
Ну, как?
Нормально. Как на собаке. Дома бы еще три дня валялся.
Не говори.
Мы закурили Winston. Я угощал из домашних запасов. Тогда они еще были. Димка поведал немного о своих предках:
Один мой дед, по отцу репрессированный, прошел ужасы Соловецких лагерей и Гулага, второй штрафник, был ранен на Невском пятачке, подлечился, прорывал блокаду Ленинграда, дошел до Праги, его имя даже ошибочно высечено на мемориальном комплексе в Латвии как погибшего, но он выжил. Батя обеспечивал операции в Корее, служил в Египте, Африке. Там тогда шла война, о которой сильно не распространялись. Лечился долго в Крыму, потом мы поселились на Украине. Служили и воевали почти все мои предки: даже бабушка была военный водитель. У нее, правда, только юбилейные медали и отмороженные на всю жизнь ноги. Тогда автомобили были без дверок, ограничивались брезентовыми шторками, и отопления не было.
Раньше Харьков было прекрасное место для жизни, заявил я.
Раньше да! процедил Диман и сплюнул, поэтому и остались. Маманька хотела в Ленинград. Был выбор.
Я бы пожил в Ленинграде!
Я тоже! Раньше бы знать! И никуда бы не надо было топать!
Через три дня и нас погнали на Восток. В команде было 25 человек, земляки с Харькова, часть с Изюма сельские, кто отвертеться не смог. Вечером мы прибыли в лагерь недалеко от Ямполовки.
Ямполь захватили 19 июня в результате 14-часового боя. Три блокпоста «сепаров» были уничтожены. Тогда же под контроль ВСУ перешел и Северск. Правительственные войска наступали методично и сокращали жизненное пространство непризнанных республик. Это не был порыв, просто удушение. Тем не менее, успехи были на лицо. Но до сих пор рядом что-то грохотало, бабахало, бубухало.
Да тут, похоже, у чертей пункт массовой мобилизации шутил Гаврилов. Степь да степь кругом, а мы на Городище.
Ад пуст. Все черти здесь! бросил я.