Она пробовала представить себе, какие люди способны жить в этих кирпичных коробках с палисадниками величиной с носовой платок. Она никак не могла понять, почему они продолжают ютиться тут, а не переезжают в отдаленные пригороды. Они, конечно, объясняют, что там высока квартирная плата, что трудно жить далеко от места работы, что слишком дорог проезд. Элис ничему этому не верила. Теперь денег хватает на все. Просто им нравится жить бок о бок с соседями в узких улочках под вечным покровом ядовитого дыма, изрыгаемого заводскими трубами. Им нравится выходить из двери своего дома прямо на тротуар, нравится сидеть на пороге и сплетничать. Таким людям безразлично, что вся их жизнь проходит на виду у других.
Элис вдруг спохватилась. Она начинает рассуждать совсем как когда-то рассуждала ее мать. Разве родители Реджа не жили сначала в таких же трущобах? Откуда ей известно, что нравится людям и чего они хотят? Разве кто-нибудь может знать чужие мысли и чувства? Что знают о ней самой ее подруги да и самые близкие ее родственники?
«Почему бы тебе не переехать? – осведомилась ее школьная подруга Бетти, когда они завтракали в ресторане и она попробовала пожаловаться. – У тебя же есть деньги (по мнению Бетти, деньги решают все!), и, если бы ты купила себе где-нибудь небольшой домик, ты могла бы вести жизнь, какая тебе нравится. Приглашать своих друзей, когда захочешь, развлекаться, а не тратить все свое время на этот старый громадный дом. Вот что я сделала бы на твоем месте».
Бетти это обожает – давать советы, почерпнутые из опыта собственной удачно сложившейся, устроенной, заполненной жизни. Бетти всегда ко всему относилась легко. Даже над арестом Лиз она только посмеялась и заявила, что все друзья ее сына рьяно участвуют в этих протестах. Кому хочется быть убитым, когда сами американцы не единодушны в отношении к этой войне!
«Ты могла бы познакомиться с каким-нибудь приятным холостяком», – хихикнула она, вдохновленная «Клеопатрой», которую они только что посмотрели. Бетти пришла от фильма в восторг. Впрочем, Бетти приходила в восторг от чего угодно, лишь бы это отвлекало ее от забот и хлопот жены мелкого банковского служащего и матери четырех подростков, ведущей хозяйство в не слишком современном доме.
Элис положила носовой платок на шею, чтобы защитить ее от солнца, горячего даже вечером. Такие дни обычно кончаются грозой. На юго-востоке уже начали громоздиться сизые тучи. «Мне повезет, если я успею добраться до дождя», – с тревогой подумала она, вспомнив, что на ней новое платье и шляпа.
Интересно, каким образом девушки, служащие в конторах – вон их сколько в вагоне, – умудряются одеваться так прилично при нынешних высоких ценах на одежду. Ее платье из таиландского шелка обошлось бы им в недельный заработок. С другой стороны, нынешняя молодежь не умеет ценить денег. Они слишком легко им достаются, в этом вся беда.
Вот до войны, когда она была девушкой, девушки – да и мужчины, если на то пошло, – зарабатывали во много раз меньше, чем теперь, и жили неплохо. И все же профсоюзы сейчас не переставая вопят о необходимости повышения заработной платы. Наверное, этот человек рядом с ней, пропахший потом и машинным маслом, состоит в профсоюзе. От дыма его трубки у нее запершило в горле. Надо было сесть в вагон для некурящих! Но тогда чувствуешь себя такой старой и брюзгливой, хотя сама она, конечно, и не подумала бы закурить в поезде. В поездах не курят. Во всяком случае, люди ее круга.
Стэнмор, потом Саммер-Хилл. Вагоны выбрасывали толпы пассажиров и принимали такие же толпы. Стало совсем душно от запаха разгоряченных, стиснутых тел.