Владелец «Фены» ничего не понимал и, чувствуя, что слабеет, снова заговорил на сей раз о кошмарных видениях туманного острова.
Слушая его, Дуседам вдруг принялся вопить и жестикулировать.
Вот оно! радостно осклабился он. Друзья мои, обещаю вам золота полный трюм! Анахарсис, глашатай божественной воли, через последнего потомка завершает свою миссию. Так значит, века и тысячелетия фантомам не помеха!
Господин Ансельм озаботился:
Уточни, в каком направлении двигалась тартана последние часы.
Прямо на юг, едва слышно прошептал раненый, когда Дуседам перевел вопрос.
А что?
Пассажиры нам не нужны, порешил господин Ансельм.
Видно, Анахарсисам на роду написано удушение, захохотал толстяк Дуседам.
Разговора Анахарсис не понял, но угадал свою участь лица людей, подаривших ему час жизни, были неумолимы.
Моряк зашептал молитву, которую ему не суждено было дочитать в этом мире.
Прежде чем вернуться к рассказу Дуседама Старшего, я представляю читателю первую часть повествования Жан-Жака Грандсира. Как уже сказано, его исповедь-воспоминание наиболее важна для нашей истории: пожалуй, все ужасы Мальпертюи так или иначе сопряжены с трагической судьбой Жан-Жака Грандсира.
Глава первая
Дядюшка Кассав отходит
Тот, кто постигает тайну своей смерти, а живущим оставляет тайну своей жизни, обкрадывает и жизнь, и смерть.
СТЕФАН ЗАНОВИЧДядюшка Кассав скоро умрет.
Белоснежная, то и дело подрагивающая борода ниспадает на грудь, сам дядюшка утопает в красной перине. Ноздри втягивают воздух, словно он напоен сладостными ароматами, огромные волосатые руки готовы вцепиться в любую добычу. Служанка Грибуан, принесшая чай с лимоном, выразилась так:
Вещички упаковывает.
Дядюшка Кассав услышал.
Пока еще нет, женщина, пока еще нет, ухмыльнулся он.
Прислуга ретировалась испуганно шелестящий смерч юбок; а дядюшка добавил, обращаясь ко мне:
Не так уж долго мне осталось, малыш, но ведь умирать дело серьезное, и спешить тут не следует.
Минутой позднее он снова блуждает взглядом по комнате ничего не упуская, будто составляет окончательную опись: игрок на теорбе статуэтка поддельной бронзы; тусклая миниатюра Адриана Броуэра[1]; дешевенькая гравюрка женщина играет на старинной колесной лире; и ценнейшая «Амфитрита» кисти Мабузе[2].
Стук в дверь, входит дядя Диделоо, здоровается:
Добрый день, двоюродный дядя.
Он один из всей семьи так называет дядюшку Кассава.
Диделоо чинуша и зануда. Карьеру начинал учителем, да с учениками так и не справился.
Теперь он заместитель начальника в одной из муниципальных служб и, насколько может, третирует подчиненных экспедиторов.
Ну, начинайте выступление, Шарль, говорит дядюшка Кассав.
Охотно, двоюродный дядя; опасаюсь, однако, вас чрезмерно утомить.
Ну так повосхищайтесь собой молча и побыстрее мне ваша физиономия не больно-то приятна.
У старого Кассава явно портится настроение.
Увы, я вынужден привлечь ваше внимание к низменным проблемам материального порядка, начинает свои причитания дядюшка Диделоо. Нам нужны деньги
Да неужто? Вот уж удивили так удивили!
Надо заплатить врачу
Самбюку? Накормить его, напоить, а ежели нужно, пусть спит на софе в гостиной и довольно.
Аптекарь
Я к лекарствам и не притронулся. Все пузырьки и порошки прилежно забирает ваша прелестная жена Сильвия, страдающая, как известно, всеми болезнями, какие только ей удалось обнаружить в медицинском словаре.
Много и других расходов, двоюродный дядя Откуда нам взять столько денег?
Сундук с золотом зарыт в погребе третья камера, девять футов четыре дюйма под седьмой плитой. Хватит?
О, благородный человек, пускает слезу дядюшка Диделоо.
К сожалению, про вас, Диделоо, этого не скажешь. А теперь убирайтесь-ка болван!
Шарль Диделоо злобно косится в мою сторону и скользит к выходу; он такой тощий и плюгавый, что без труда просачивается в чуть приотворенную дверь.
Дядюшка Кассав смотрит на меня.
Повернись-ка к свету, Жан-Жак.
Я повинуюсь. Умирающий тягостно-пристально разглядывает меня.