Совместное курение всегда сближает, подталкивает к более близкому общению.
— Катастрофа? — участливо кивнул я на загипсованную руку.
— Авария, — охотно отозвался богатырь, выбросив выкуренную «приму» и заменяя её новой. — С машиной, гвоздь ей в колесо, столкнулся.
— И как машина? — довольно ехидно осведомился я. — В лепешку? Ремонту не подлежит?
Есть люди, от которых любые шутки — и добродушные, и злобные — отлетают, не вызывая никаких эмоций. Именно к ним принадлежит новый мой знакомый.
— Что ей, машине, сделается? Чай, железная… Вот я малость пострадал…
Еще одна особенность в облике партнера по перекуру поразила меня. Великан из»ясняется на добротном русском языке, без непременных матюгов, нелепых сравнений, идиотского посмеивания. Одно это расположило меня к ночному собеседнику.
— Давно лежите?
— С неделю. Стасик завтра пообещал выписать. Жена дома долечит — она у меня умелица. Что пошить, что сготовить, что лечить — все спорится…
Богатырь разговорился.
Оказывается, «столкновение» с машиной не обошлось переломом руки — пострадали ребра, нарушилось что-то в работе внутрених органов. Работает Дмитрий обычным грузчиком, два месяца — без зарплаты — вот и решил подкалымить у местного торгаша. Подкалымил, называется! Много ли отхватишь по больничному листу? Если вообще уплатят… Даже на зарплату денег, твердят, не хватает, на разные отпускные, больничные, компенсации — тем более не найдут.
Все это высказывалось без обиды и злости — раздумчиво, с пониманием трудностей так называемого «переходного» периода.
— Такая уж горемычная наша Русь. Нмкогда нормальной жизни не знали ни прадеды, ни деды, ни отцы — одни переходы. То от капитализма к социализму, то от обычного — к развитому, после — с каким-то человеческим лицом… Нынче попятились назад к треклятому капитализму, прах которого отряхнули… А мне что поп, то батька. Обзови как угодно, но за труд плати, не толкай на проезжую дорогу с ножом или кистенем!
Мужика можно понять. За его спиной — жена, дети, дом. Ему обрыдли постоянные обещания, жесты в сторону расцветающих государств Запада и Востока.
— Давай закончим — про политику. Надоело. До того докатился — увижу по телевизору нашего президента либо премьера и вхожу в безумие. Хочется запустить в экран что потяжелей…
— Признаюсь, мне тоже осточертела беспросветная болтовня. Программы, одни программы, а на поверку — пшик.
— Во-во, точно сказал — пшик… Откуда ты взялся в Майском? Ежели — местный, видел бы в поселке… Значит, приезжий.
Откровенность всегда требует равнозначного ответа. Не пойдешь на неё — погаснет только-что рожденный огонек беседы. А мне этого не хочется. Разговор с грузчиком отвлекает от мыслей о Веньке, которого сейчас потрошат в реанимации, о его жене, которую «потрошит» медицинская яга. Поэтому я выложил случайному знакомому историю отравления друга… Не все, конечно, — утаил придуманные версии, некоторые подробности. Естественно, умолчал о том, что жена Крымова — бывшая моя любовница…
— Стасик все сделает, — уверено, точь в точь, как бабка-сказительница, заверил меня грузчик. — От Бога у него талант — лечить людей. Не счесть скольких вытащил из могилы, уберег от вредной старухи-смерти. Твоему другу тоже поможет…Не доктор — артист!
— По мерке вашего поселка…
Ответом на ехидство — неодобрительный взгляд, легкое покачивание головой. Я почувствовал себя нашкодившим сорванцом, которому погрозили ремнем.
— Не скажи. К нашему Стасику отовсюду с»езжаются болящие. Даже из города наведываются приговоренные к гибели тамошними лекарями.
— А у вас выздоравливают? — недоверчиво спросил я, ожидая услышать новый сериал легенд.
— Всякое случается.