Ой! в свою очередь ойкнула Инга. Прости, не рассчитала.
Она извинилась так буднично, словно такая сила была для девушки в порядке вещей.
Глава 2
В пятницу Дима поставил Хвостова перед фактом, что уйдёт с работы пораньше.
Я сваливаю, объявил он, вернувшись с обеда. Встретимся у тебя.
Куда ты? Мы ж собирались сегодня посидеть у нас. Вместе и пойдём, возразил Хвостов.
Не-е. Ты же сказал, что твоя стол накроет, ответил Акулов, складывая вещи в портфель. Неудобняк с пустыми руками идти
Моей не будет, сказал Александр.
Что? Вдруг стала не твоей?
Мы поссорились, соврал Хвостов.
О-па! воскликнул Акулов. И что теперь? Вечер в мужской компании?
Зачем же? хмыкнул Хвостов. Я других девчонок позвал.
Орёл! с уважением сказал Акулов. Но мне всё равно нужно пораньше свалить.
Показав жестом, что возражений не примет, Акулов выскочил из кабинета. Вспомнив о том, что хотел уточнить у коллеги, Дима задержался, приоткрыл дверь, просунул голову внутрь и спросил:
Кстати, у тебя балкон есть?
Есть, а что? удивился Хвостов.
Так шашлык лучше ж на улице жарить, рассмеялся Акулов и закрыл за собой дверь окончательно.
К шести жду! крикнул Хвостов. Какой шашлык? На балконе нельзя жарить.
Последние слова расслышала разве что полуголая мулатка с кривой саблей, восседавшая верхом на белой лошади. Календарь на 1990 год с картиной Бориса Валеджио ещё в январе пришпилила кнопками Жанна, секретарша управляющего.
Бытует расхожее мнение, что в девяностые годы прошлого столетия, сразу же вслед за распадом Советского Союза, началась грабительская приватизация. При мысли о ней гнев обделённых граждан обычно направляется против участников залоговых аукционов. По их итогам в конце 1995 года в частные руки перешла дюжина самых лакомых нефтяных, металлургических и транспортных предприятий России. Со списком оных может ознакомиться любой, кто знает, что такое глобальная сеть и Википедия в частности.
С тех пор пролетело несколько десятилетий, но нет-нет, а раздаются голоса, призывающие пересмотреть итоги залоговых аукционов. Ревизионисты наивно верят, а скорее дурят головы гражданам верой в возможность восстановления справедливости.
Сделаем на минуточку фантастическое допущение, что результаты залоговых аукционов можно отменить. Но где же тут справедливость? А как же приватизация других предприятий? Завода резиновых изделий, где работала моя бабушка. Газетного киоска, с незапамятных времён стоявшего у автобусной остановки. Разве справедливо, что их тоже кто-то присвоил? И всё ли там с точки зрения закона прошло безупречно?
Словом, странно, что иные наши граждане говорят о несправедливых залоговых аукционах, а всю остальную приватизацию оставляют за скобками.
Но нас сейчас, здесь, на страницах этой книги, больше интересует тот удивительный факт, что никто не помнит или не вспоминает о том, что в действительности приватизация началась и шла полным ходом ещё до распада Советского Союза.
Положа руку на сердце, назвать её безупречной и справедливой ну никак не назовёшь. Однако же прошла она как-то тихо, не породив праведного гнева и даже следа в народной памяти не оставив.
Полагаем, в данном случае у людской забывчивости есть две причины. Во-первых, в те времена гласность хотя и была одной из ключевых горбачёвских реформ, однако же четвёртая власть ещё не набрала достаточной силы. А может, дело было куда прозаичнее: попросту не было заказчиков громких разоблачений.
Вторая же причина заключается в том, что та приватизация выглядела деятельностью горячо любимых Политбюро ЦК КПСС и Совета министров СССР, а не проделками рыжего Чубайса, Гайдара, посрамившего память о деде, и немца Коха. Да и бенефициарами приватизации становились не Абрамовичи, Фридманы и подозрительные Прохоровы, а те, кто надо, те и становились владельцами строительно-монтажных управлений, универсамов, автоколонн и прочая, и прочая.
А кто же они те, кто надо? Да те, кому посчастливилось кому заслуженно, а кому по воле слепого случая оказаться во главе предприятия. Акции распределялись между сотрудниками в соответствии с коэффициентом трудового участия, как премии. Большинство и воспринимали получение в собственность акций и паёв как нечто вроде поощрения за работу, ту же премию. Немногие отдавали себе отчёт в том, что речь идёт о собственности, о том, кто отныне будет владеть предприятием, распоряжаться его имуществом и судьбами работников.