Так ведь без пяти двенадцать в Париже и здесь
Ой, вот я балда! Ну ладно, еще целых четыре дня, придумаем что-нибудь. Созвонимся, да?
Обязательно. Береги себя. Сереге твоему привет.
Хорошо, пап, спасибо. Ты у меня самый-самый лучший, вот самый-самый!
Я не самый-самый, а единственный. Я у тебя, а ты у меня. В этом-то все и дело. Ну, целую. Пока.
Санкт-Петербург большой город, большой и красивый живи и радуйся. Так оно более-менее и происходило: Майя пошла в первый класс, я ушел в частный бизнес и вполне себе неплохо зарабатывал. Наверное, все бы так и продолжалось, если бы, как сейчас принято говорить, меня не подставили.
Нет, я, конечно, повоевал до того момента, когда стало очевидно, что угрожает все это не только мне, но и ей тоже. Дальше все покатилось само собой и быстро: продажа всего, что еще оставалось, включая квартиру, и отъезд заграницу, то есть в никуда. Можете называть это бегством выбора у меня не было, приходилось спасать мое собственное счастье, за которое я был в ответе.
Накануне отъезда, в пустой и уже не нашей квартире, где не осталось ничего, кроме эха и темнеющих в углу баулов и чемоданов, мы провели нашу последнюю ночь на брошенном прямо на пол старом матраце, даже не раздеваясь. Прошлого уже не было, а будущее еще не наступило. Мир сжался до тусклого пятна на потолке от уличного фонаря и ее сонного голоса.
Папа, а мы надолго уезжаем?
Надолго. Я думаю, навсегда.
А навсегда это сколько?
Это пока сердце бьется.
А почему?
Почему бьется?
Нет, почему уезжаем?
Как тебе объяснить Ну вот, например, у тебя есть любимая игрушка?
Да, которую мне Дед Мороз подарил на Новый год.
Вот-вот, заяц твой. Ты же его любишь, а значит, хочешь, чтобы ему было хорошо, чтобы завтра ему было лучше, чем сегодня, правда?
Да.
А я люблю тебя гораздо больше, чем ты своего зайца, гораздо-гораздо больше. И поэтому увожу тебя в Завтра.
А в этом Завтра где мы будем жить?
Вот приедем, там и решим. Я тебе уже объяснял, помнишь?
Помню, только мне все равно про это думается.
А ты думай о том, что уже давно пора спать. Завтра у нас с тобой очень трудный день. Утром мы еще здесь, а вечером будем уже совсем в другом месте, даже в другом мире. В Завтра.
А мама?
Что мама?
Мы ее здесь оставим?
Ну что ты, конечно, нет. Она полетит вместе с нами.
Так ведь она не знает куда. Мы и сами еще не знаем.
Мы нет, а она да. Она там, наверху, знает гораздо больше нашего, и куда мы летим, и что с нами будет.
Даже больше, чем ты?
Как тебе сказать Кое-что, самое главное, я знаю тоже.
А самое главное это что?
А ты спать собираешься? Вот это и есть самое главное.
Ну ответь, и я сразу засну.
Обещаешь?
Обещаю.
Мы будем искать наш дом и обязательно найдем. Это и есть самое главное.
И какой он будет? Такой, как этот?
Нет, намного лучше. Нам же в нем долго жить предстоит, очень-очень долго.
Расскажи про него.
Он будет просторным, с верандой и плоской крышей, чтобы на ней можно было загорать, или чай пить, или принимать гостей. Вокруг трава и деревья, и совсем недалеко до берега.
До берега? Там что, есть речка?
Может, и речка. Слушай, а давай, чтобы море? Или, еще лучше, океан.
А чем он лучше?
Во-первых, он больше, а во-вторых, океан это самое-самое. Океан это океан, понимаешь? На него можно глядеть сколько угодно, и кажется, что больше ничего нет на свете.
Получается, как на острове?
Ты моя умница! На острове, да. А теперь спи.
Во всяком случае, мне это казалось тогда несбыточным, но ведь если очень-очень захотеть, то почему бы и нет? И знаете, с тех пор мое мнение совсем не изменилось, ведь мы на самом деле стали островитянами, без шуток. Остров наш маленький, не на всякой карте виден каким ветром нас сюда занесло, отдельная история. Может, когда-нибудь я и расскажу ее, вот только приду в себя от неудержимо стремительного Майкиного взросления, смирюсь, что она уже никогда не моя и расскажу. Про то, что эмиграция может быть просто путешествием, что любовь вовсе не быт и не секс, а непроходящий голод, что разлука никогда не навсегда. Потом расскажу, не сейчас. Сейчас только про Зайца и Париж.
И, само собой, про остров.
ДЮК