КАССИЙ
Ой, и что же страшного такого в том?
Когда должно, я думал, что вы полагали,
Другого вы финала и не ждали.
БРУТ
Я, Кассий, не такого толка;
Ещё любви к нему хорошей много.
Но почему ты держишь меня долго?
Сказать хотел что важного такого?
И если это пустословие
Всё о всеобщем благе,
Я честный глаз твой здесь уважу,
Но смерть в другом прибавлю,
И так смотреть буду вам в оба безразлично,
На суд богов отправлю быстро, лично,
Так, как честь моя любовь и страсть,
И больше значит, чем боюсь я смертью пасть.
КАССИЙ
Я знаю, добродетели живут в вас, Брут,
Настолько хороши, какой я вижу вашу суть.
Да, честь это предмет моих исканий.
Не говорю о вас, о мужественных самых,
Что думы ваши лишь о жизни личной,
но для меня что показалось неприлично
Иметь такую жизнь, какой сейчас живу
И восхищаться лишь ему самому.
Свободным появился я на свет, как Цезарь сам,
Как было предназначено и вам:
Мы оба обеспечены, вельможи,
Любую стужу выдержать мы можем,
Такую силу он не победил, быть может:
Но как-то раз день задался такой же, как сейчас:
И слякотный, и штормовой,
А бурный Тибр рассвирепел волной,
И Цезарь так любезно обращался ведь со мной:
«О, Кассий, друг ты мой,
Ты прыгай за мной,
В бурный поток, сейчас,
Летящих, скачущих тех водных масс,
И доплыви
Во-о-он до той земли».
Сказал так слово ты держи,
И я, как он, туда, в поток,
Им увлечен, и тоже совершил прыжок.
Поток рычал
И нас швырял,
И с мощной силой
Нас по кругу разносило,
Противились мы этому со всей ответной силой;
Но только проплываем мы намеченного пункта мимо,
Тут Цезарь взвыл: «Ой, помоги мне, Кассий, или сгину!»
И я, как Эней, великий прародитель наш,
Из пламенеющей из Трои на плече своём отца он спас,
И старого Анхиза вынес, как медведя, из воды Тибра.
И был я, точно Цезарь, неустрашимым.
А этот человек теперь бог, неколебимый,
Оставил Кассия унынью
И должен гнуть теперь пред ним я спину,
Когда вдруг Цезарь нехотя кивнул
Иль на кого взглянул.
Его трясло ещё тогда, и лихорадкой адской,
Когда он был в земле испанской,
И вот когда на нас там наступали те враги,
Его трясло так от войны:
И это правда бог весь трясся от натуги,
Пищали мухой разноцветной его тонюсенькие губы,
А на глазах, в бровях изгибом, от коих трепетали и всем миром,
Блеск пропал:
И слышал его «ах», как он стонал
Тот, кто на все языках приказывал из Рима
И речью отмечал себя, его записывали в книгах,
Что наконец он вскрикнул от усилий:
«Ну, дайте что-нибудь мне выпить, ну, Титиний».
Как мелкая девчонка.
О, боги, и что же удивило,
Как, слабохарактерный мужчина,
Имеет право управлять он всемогущим миром
И пальмовую ветвь держать, и почему
только дано ему?
Трубят фанфары и процветать кричат.
БРУТ
И снова слышится всеобщий шум и гам!
Теперь я верю, аплодисменты там,
На ту часть новых почестей, что так желал,
Уже, похоже, Цезарь наш себе забрал.
КАССИЙ
Ну почему же сей мужчина перешагнул ограниченья мира,
Восстал, как недоступный Колосс, а мы, как мелюзга, что и не слышен голос,
Гуляем между ног, заглядывая в рот.
Чтоб обрести потом могильный холм.
Мужи в былые времена в своих угодьях были сами господа:
Эти просчёты, дорогой Брут, совсем не наш подзвёздный путь,
Но в собственном расчёте мы что, из мелкой сотни.
Брут и Цезарь: и что в том Цезарь должен.
И почему не ваше имя громче?
Вы слитно напишите их сейчас,
И будет вашему величие тотчас.
Его произнесите вслух устами,
Измерьте его тяжесть; и оно, как заклинанье,
Дух Брута станет, точно Цезарь, смелым.
Отныне имя всех богов в одном целом,
Поднимет так, как мясо Цезарю несут на прокорм,
И он возрос вот на чём,
и так велик ли трон?
А с возрастом и ты покроешься стыдом!
О, Рим, твои теряются потомков благородные кровинки!
Когда наступят времена, то все одним потоком сгинут,
Но что спасительного дела будет знаменитей?
Когда толкуются слова свободы в Риме,
Что толстая стена
Лишь одного спасать должна?
Теперь создали столь обширный Рим,