Понятия не имею, что здесь было до войны. Погодите, она повернулась, мадам Ланье может знать, она самая опытная продавщица подтянутая блондинка лет шестидесяти профессионально улыбнулась:
Мадам Анна узнала голубые глаза, теперь обрамленные тонкими морщинками.
Тогда она еще была мадемуазель Жоржетта, вспомнила Анна, ей было лет двадцать пять. Она приносила мне какао и разрешала постоять за кассой Анна тихо сказала:
Жоржетта, ты меня не помнишь? Я Анна Эльбоген, дочь месье Леопольда, бывшего владельца магазина глаза продавщицы оставались спокойными.
Простите, мадам, она пожала плечами, я не знаю, о ком вы говорите. Здесь всегда помещался магазин компании Neuhaus. Если вы ничего не покупаете, не задерживайте патронов Анна отступила от прилавка.
Нельзя, велела она себе, не устраивай сцен, уходи отсюда она внезапно заорала:
Это магазин моего отца, посетители затихли, его звали месье Эльбоген. Он был евреем, дама в дорогом пальто, стоящая рядом с Анной, подалась назад, его убили в лагере Аушвиц над магазином повисло молчание, не делайте вид, что вы ничего не слышали к Анне торопился выскочивший из боковой двери управляющий, вы все замели под ковер, но это был магазин Эльбогена
Чья-то твердая рука взяла ее за локоть, Анна ахнула:
Месье Эмиль, как вы Гольберг велел:
Жди меня на улице Монах обвел взглядом патронов.
Это действительно был магазин Эльбогена, скрипуче сказал он, в тридцать восьмом году я покупал здесь шоколад. В сорок втором мы взорвали к чертям эту лавочку, потому что здесь распивали кофе эсэсовцы и коллаборационисты. За это и другие дела мне после войны дали разные ордена, он услышал шепот: «Доктор Гольдберг». Монах кивнул:
Да. Меня миновала чаша страданий, испитая моим народом, он заставлял себя сдерживаться, я выжил, но шесть миллионов невинных людей стали прахом. Самое малое, что мы можем сделать это помнить о них. Когда-нибудь здесь появится табличка с именем месье Эльбогена
Грохнув дверью, он огляделся. Анна забилась в арку напротив. Женщина глотала слезы, Гольдберг коснулся ее руки.
Я в городе по бюрократическим делам, коротко сказал он, вернее, они закончились. Пошли, он кивнул на стену дождя, тебе надо выпить и успокоиться они растворились в сырых сумерках осенннего вечера.
Золотые листья прилипли к мокрой брусчатке мостовой. Дождь поливал облупленные стены домов, над черепичными крышами брезжил туманный рассвет. Дежурная медсестра педиатрического отделения не удивилась раннему звонку Анны.
У меня были дела в Брюсселе, щеки женщины заполыхали, Лиора, наверное, спит дочка действительно пока не просыпалась, но медсестра уверила Анну, что все в порядке.
Температура нормальная, Анна стояла в тесном вестибюле пансиона, вчера она с аппетитом поела. У нее были посетители, бодро добавила медсестра, доктор Кардозо с мужем, женщина пробормотала:
Я приеду первым поездом она надеялась, что Лиора не поднимется слишком рано.
Еще нет шести утра, Анна спустилась вниз с сумкой, такси не найдешь, но мы недалеко от Миди, пансион стоял по соседству с центральным вокзалом Брюсселя. До войны Анна не заглядывала в такие районы.
Я вырос в дешевых кварталах, сказал ей Гольдберг в баре, между станцией Шапель и вокзалом Миди. Сложно быть большим брюссельцем, чем я до пансиона доносился грохот поездов с грузовой станции Шапель.
Вы ходили в хоральную синагогу, добавил Гольдберг, где мне делали обрезание, потому что мой отец ради праздника вывернул карманы. Бар-мицва у меня случилась здесь, он махнул на улицу, в синагоге Бейт-Исраэль
По дороге они миновали серое здание синагоги со спущенными металлическими жалюзи. Дома по соседству разрисовали граффити.
Из евреев в округе остались только старики вроде меня, Гольдберг распахнул дверь прокуренного бара, квартиры сдают по бросовым ценам, район стал студенческим и иммигрантским, за стойкой торчал веселый африканский парень. Патроны тоже отличались молодостью.
Но заведение давнее, Гольдберг взял им виски, сюда заглядывал мой отец, парни и девчонки за соседним столиком обсуждали недавний импичмент Никсона.
Все остается неизменным, усмехнулся Гольдберг, до первой войны здесь говорили о кайзере Вильгельме и французском правительстве, зазвенели стаканы, он добавил: