Мать не пустила ее на порог, слезы текли по щекам, она не захотела со ней разговаривать, как она не говорила со мной, когда вела меня на сборный пункт, мать велела собрать ей вещи. Анна думала, что на вокзале их встретит отец.
Я хотела поехать с ним в Остенде, плечи женщины затряслись, он катал меня на ослике и покупал мне мороженое
Босые ноги Анны тонули в теплом белом песке, над головой девочки бился яркий бумажный змей.
Он летит, папа, ахала Анна, смотри, он полетит далеко-далеко она вздохнула:
И я надеялась поехать далеко, но оказалась в товарном вагоне, она помнила и молчаливого железнодорожника, вынесшего ее ночью с запасных путей в большом чемодане. Вдалеке лаяли собаки, Анна скорчилась внутри, прижимая к себе маленький саквояж, привезенный ей из Парижа отцом.
Я взяла куклу, вспомнила она, мне было одиннадцать лет, но я еще играла с куклами, Анна подарила куклу одной из девочек в бараке.
Ее звали Минна, она была из Варшавы, Анна все плакала, она учила меня польскому языку, а я ее французскому, Минна обещала беречь игрушку.
Но ничего не осталось и Минна тоже погибла, Анна нашла сведения о подруге в картотеке Яд-ва-Шема.
Все умерли, ей стало горько, от моей семьи никого не осталось, кроме меня. Но Господь не позволит Лиоре умереть, отец Виллем ласково смотрел на нее, на плече священника сидел белый голубь.
В Аушвице он тоже кормил птиц, вспомнила Анна, пан Вольский, дядя Авраам, принес бросовые доски и молоток и отец Виллем с мальчишками сколотил кормушку, пан Вольский снабжал их кормовым овсом, ворованным с лагерной конюшни.
И сейчас прилетели птицы, она бросила взгляд за окно, море недалеко отсюда, белые чайки резали расплавленную бронзу заката.
Все будет хорошо, услышала Анна тихий голос, ты устала и переволновалась. Поспи, Гольдберг коснулся ее плеча, я принес складную койку, он ловко водрузил кровать в углу в свете заходящего солнца его лицо показалось Анне неожданно молодым.
Словно в сорок пятом году, поняла женщина, дяде Эмилю тогда было едва за тридцать, все девчонки отряда были втайне влюблены в Монаха.
И я тоже, женщина поднялась, но потом я встретила Жака она неловко помяла платок.
Вы устали, Гольдберг присел на ее место, вы оперировали, он поправил очки.
Я был на подхвате, Эмиль не собирался говорить Анне, что Лиору два раза выводили из клинической смерти, и накладывал швы не желая ее смущать, он не оборачивался.
Но я хочу обернуться, Гольдберг обругал себя, о чем я думаю зашуршало одеяло, он все-таки посмотрел в угол. Анна свернулась в клубочек.
Девчонкой в отряде она тоже так спала, вспомнил Гольдберг, пусть отдыхает, ей понадобятся все силы размеренно гудела дышащая за Лиору машина, он взял маленькую руку.
Мы тебя вытянем, пообещал Гольдберг девочке, ты выздоровеешь, милая перемигивались зеленые огоньки приборов, чайки за окном тонули в сгущающихся сумерках.
Брюссель
Над мраморными столами витал аромат шоколада. Звенела старинная медная касса. Девушки в форменных платьях перевязывали золотыми лентами серые коробки. Тисненые буквы светились бронзой: «Neuhaus. Бельгия. 1857». Каблуки женщин стучали по галерее Святого Губерта, по стеклянной крыше пассажа текли струи дождя. Анна стояла напротив магазина.
Все изменилось, поняла она, новые хозяева сделали перепланировку, в последний раз она заходила в пассаж осенью тридцать девятого года.
Папа устроил праздник в честь моего дня рождения, Анна упорно рассматривала конфеты на витрине, мне исполнилось одиннадцать лет трехярусный торт, залитый шоколадной глазурью, украшали одиннадцать свечей.
Я задула все с первого раза, женщина сглотнула, папа пригласил фокусника и музыкантов, пришли мои подруги в честь дня рождения Анны посетители пассажа получили бесплатные сладости.
На востоке началась война, она не могла переступить порог магазина, но мы смеялись, а в пассаже летали воздушные шарики
Она не знала, зачем приехала в Брюссель. Поезд из университетского Лувена добирался до столицы всего за полчаса. Устроившись на скамье у окна, Анна разглядывала залитые дождем пожухшие поля. Острые шпили церквей тонули во влажной дымке.