Когда он отпиливал их, ножки не кровоточили, потому что они были, вроде как, не живые, а деревянные. Нильс хотел выбросить их, но решил, что они могут пригодиться в хозяйстве, или их можно кому-нибудь подарить, и отправил в шкаф вслед за пилой.
Снова садясь в кресло, Нильс случайно выглянул в окно. Раньше оттуда открывался прекрасный вид, но теперь Нильс досадовал, что он не живёт на первом этаже и потому вынужден видеть всё это безобразие. И было отчего рассердиться: на возвышении виднелась церковь, вместо купола увенчанная павлиньей головой с золотым гребнем и глупыми голубиными глазами, домик, где жила молодая особа, обделившая Нильса своим вниманием, почти весь покрылся вульгарно-розовым фламинговым пухом, серыми воробьями нахохлились ларьки. Пробормотав что-то себе под нос и даже погрозив пальцем пейзажу за окном, Нильс задёрнул тяжёлые шторы, уткнулся взглядом в газету и быстро погрузился в сон.
Проснулся он только на следующее утро от удушающей жары и с ужасом сообразил, что всю ночь в комнате был включён свет. Подумав о размере счёта за коммунальные услуги, Нильс тихо застонал, будто у него заболел зуб. И действительно, в голове у него чувствовалась какая-то пульсация. Нильс осторожно встал, направился из кабинета к ванной комнате и в процессе этого перехода понял, что пульсация происходила не у него в голове, а во всей квартире.
Дверь в ванную перестала быть безукоризненно прямоугольной, потому что углы скруглились размягчившейся материей стен, и теперь напоминала глотку или ноздрю,
но никак не часть архитектурного сооружения. Нильс торопливо сбегал на балкон, ставший совсем тёмным и тесным, как птичий зоб, и среди груды полезных в хозяйстве вещей нашёл молоток, гвозди и несколько досок. Он работал как заведённый: подпирал досками дверные проёмы, придавая им нормальную прямоугольную форму, и вбивал длинные ржавые гвозди: сквозь доски в мягкую, тёплую плоть стен.
В конце концов от работы, жары и пульсации у Нильса разболелась голова. Он пришёл в самое скверное расположение духа и отправился к соседям сверху разбираться, что же это у них так стучит, мягко сотрясая весь дом. Даже подъём по лестнице не прошёл гладко: уже на лестничной площадке своего этажа Нильс услышал, как что-то тяжёлое катится по лестнице, глухо грохоча по ступеням. Это оказалось огромное яйцо, судя по продолговатой форме, гусиное. Нильс понял, что бежать от него уже поздновато, и вжался в стену (к счастью, теперь это было нетрудно). Яйцо всё же отдавило ему ногу и укатилось вниз, матово блестя белыми боками.
Раньше Нильс считал своих соседей сверху совершенно приличными и дисциплинированными людьми. Это были два старичка, на вид почти столетнего возраста, не то братья, не то кузены, и оба библиотекари. От них-то он точно не ожидал такой чудовищной халатности: пока соседи обедали, ютясь на диванчике, вместо обеденного стола у них пульсировало красно-розовое птичье сердце. Оно было размером с печь, и жар от него шёл, как от печи.
Что же это делается? Вы считаете, это нормально, когда так стучит с утра до ночи? взвился Нильс, даже не поздоровавшись.
Да будет вам, юноша, мы всего лишь прибили новую полку для книг.
Какую полку?! Нильс даже стал заикаться.
Я бы попросил вас не повышать голос, урезонил его один из стариков, не хотите ли чаю?