Прасковья была в смятении. Она не знала что и думать. Она не помнила ничто, что произошло в тот вечер. Ее сознание было стерто, и это ее пугало. Она сказала:
Знаешь Гриш, я ничего не помню. Она сделала паузу, как бы подчеркивая верность своих слов. Я действительно ничего не помню. Со стороны это казалось жалостью к самой себе. Сколько раз я попадала в истории, но всегда я все помнила. А сегодня? Она сделала паузу. Сегодня я согласна, перегуляла. И не смотри на мня так, как будто я в чем-то виновата. Я не виновата, а ошибиться может каждый.
Григорий холодно спросил:
Ты так считаешь?
Это так. Утвердила Прасковья. Я так считаю.
Григорий сделал долгую и затяжную паузу и затем сказал:
Вряд ли ты когда ни будь меня слушала, выслушай же сейчас. Я устал от твоих каждодневных пьянок. Ты просто обычная пьяница. Смотри, куда ты опустилась. Я за свою жизнь видел иного людей, ты хуже их всех. Смотри, тебя нашли на нашем пруду. Пьяную, грязную
Да. Это нравоучение было не для детских ушей. Но возражению Прасковьи, Григорий сказал:
Пусть слушает. Ей полезно знать какая у нее мать. Мать. Усмехнулся Григорий. Мать; если это можно так назвать.
Ну хватит!!! В отчаянии воскликнула Прасковья.
В эту секунду Нина вырвалась из объятий мамы и убежала в какой-то угол палаты и сев на корточки с ненавистью в глазах, смотрела, как ее родители ругаются.
«КТО ВЫ, ЗВЕРИ? ВЫ ЧТО ДЕЛАЕТЕ РОДИТЕЛИ. Я ЧУЖАЯ СРЕДИ СВОИХ. НИКТО МЕНЯ НЕ ПОНИМАЕТ. Я ХОЧУ ЛИШЬ ОДНО, МИРА. МИРА И СПОКОЙСТВИЕ. ДА, ЭТО МНЕ НЕ ХВАТАЕТ. ПОНИМАНИЕ». Так думала маленькая Нина сидя в углу.
Когда они успокоились, Нина сказала умоляюще:
Па, пойдем домой, маме надо отдохнуть.
И то верно. Согласился отец. Пора. Так они расстались. Расстались так, как будто никогда не были знакомы. Отец тогда возненавидел маму так, что больше видеть и слышать ее не мог.
Затем в палате вошла до безобразия упитанная дама с похожим лицом на лягушку. Это конечно была Лагужина Евдокия Жаловская. Она поздоровалась с Прасковьей, представилась, справилась о ее здоровье и задала вопрос: