В растерянности я склонился к муравейнику, единственному источнику света. Что-то там изменилось: Царицы уже не было на Троне, муравьи в панике, отталкивая друг друга, борясь, подминая более слабых, покидали муравейник. Это походило на паническое бегство жителей из деревушек, расположенных на вершине вулкана, который уже сотрясает почву и вот-вот выльет из своего дымящегося жерла потоки раскаленной лавы. Муравьи разбегались из муравейника в разные стороны, выходное отверстие было забито жаждавшими выбраться из смертельной ловушки. От вида этого панического бегства, от хаоса, который царил в только что организованном и четко работавшем муравьином мире, меня охватил страх. Руки, державшие мешочек с плутонием и ложечку, стали влажными, ложечка выпала куда-то в темноту. Я боялся пошевелиться, чтобы не наступить на разбегающихся муравьев. В глазах то темнело, то вспыхивали яркие пятна, я едва различал светящийся муравейник. Страх парализовал меня, я стал одним из подопытных муравьев, я слился с ними и готов был бежать, как и они, куда глаза глядят, лишь бы подальше от грозной опасности, которая нарастала с каждой секундой. Мы были единым целым, я почувствовал родство с этими маленькими, но столь важными на земле существами. Мы все хотели жить! Они и я! Мы имели на это право! Почему мы должны погибать здесь, в этой мрачной пещере? Ради чего?! Ради еще одного подтверждения уже давно известного факта, что человек не самое мудрое, не самое гуманное существо на планете Земля?! К черту!!! К черту эти дурацкие игрушки! Я нащупал рядом, под ногами, закопченный валун от древнего костра, поднял его и с маху ударил по верхушке муравейника, по Папиному Инициатору, сердцу будущей ядерной мини-бомбы, что тлела рядом со мной. Я с яростью бил этим тяжеленным камнем времен палеолита по советскому ноу-хау, думая лишь об одном - во что бы то стало успеть сломать, согнуть, изуродовать этот "гениальный" Инициатор, лишь бы он не успел сработать... Внезапно погас и муравейник, единственный источник света в этом сумраке. Это был удар полнейшей темнотой, тьмой египетской! Вот она, эта тьма египетская, реально вторглась в мою жизнь и прочно засела в ней - наверное, навсегда!
Я медленно, словно тяжелораненый, опустился на колени рядом с муравейником, ощупал его гладкую теплую поверхность и мысленно проклял себя за то, что придумал это чудовищное издевательство над жизнью...
Столь же болезненно, как ударило меня полным мраком, так же ударило меня светом - включилось освещение, с лязганьем отпала наружу тяжеленная платформа, из динамиков раздался тревожный, на грани истерики, голос Гали: "Марик! Марик! Срочно наверх! Слышишь? Помоги!" Я покачал отяжелевшей головой - страшно хотелось спать. Что там у них? Как они все надоели! Но я поднялся, с трудом добрел до платформы, вдохнул свежего байкальского воздуха и мало-помалу стал приходить в себя. Хотя, признаюсь, жизнь все еще висела во мне на волоске, точнее, желание жить, исчезнувшее было возле муравейника, когда впервые явилась тьма египетская, возвращалось ко мне - медленно, какими-то шажками, маленькими порциями. Не было сил удержаться на лестнице, и я долго раскачивался, едва не срываясь вниз, на острые прибрежные камни, пока не выбрался наконец на верхний край уступа. Галя подхватила меня и помогла встать на ноги. Все плыло перед глазами. Она довела меня до навеса, и я рухнул на общие нары, лицом в пахучее свежее сено.
Очнулся на рассвете. Галя спала рядом, в теплом спальном мешке. На дальнем конце нар, раскинув руки, похрапывал Валентин - о том, что это именно он, я догадался по рыжему ершику, торчавшему над бледным, в ссадинах и кровоподтеках лицом. Я попробовал сесть, но тело не слушалось меня.