- Две тысячи - хорошая цена, Федюша, хорошая, - сказал дед. - Мы за двести, за двести рублей их у себя делали.
Четыре доски на дно, две на борта. Дед в полушубочке все похаживал с неизменным прутиком или палочкой, и было приятно смотреть на его белую голову, чистое, в загорелых здоровых морщинках лицо и слушать:
- А дощечка не та. Во-он лежит хорошая. Неводники были готовы, они развели огонь под котлом со смолой и мазали их борта длинными рогожными кистями. Десять на две и разделить на восемь, сколько будет? - спросил Муханов.
- Две с половиной.
- Всем поровну, Дмитрий Егорыч? - спросил Славка.
- Посчитаем, посчитаем. С обидой нельзя. Без обиды будем.
- Отменный у нас дед, Санюха. Жох дед. Слышь, дед. Ты у нас хороший. Мы с Санькой за тебя хошь в воду. Хочешь, нырну за тебя, дед?
Но дед не слушал балаболку Муханова. Он все похаживал со своим прутиком, высматривал и потом сказал:- Ну-ка, Саня, отнеси вот туда эту досочку, и вот эту, и ту.
Санька сволок в одно место облюбованные дедом доски. Дед вынес из дома стародавний топорик и стал тюкать по доскам. Он тюкал и тюкал неторопливо, даже с каким-то стариковским покряхтыванием, и из-под топорка вдруг возникла узкая, изящная, как перо, лодочка. Две досочки были сбоку, одна составляла днище. Потом старик снова сходил в избушку, вынес баночку с краской, и лодка приобрела развеселый зеленый цвет. Старик еще потюкал топориком, и возникло совсем уже невесомое двухлопастное веселко.
Около берега на всем протяжении образовались порядочной ширины забереги. Старик отнес лодочку к берегу, взял в руки невесомое веселко и поплыл, еле помахивая им, только от носа лодочки разбегались водяные усы.
Так он и плыл, обливаемый солнцем, среди ледяного снежного блеска, и седая голова его походила на одуванчик, одуванчик на узком зеленом листе. Все смотрели молча, и Муханов шепотом сказал Саньке:
- Дед-то и вправду рыбак. Ребята говорили, что рыба по семьдесят копеек и ловить тут десятки тонн. Если на твою душу придется две тонны, так это, слы-шшь? А если пять. Это за три-то месяца... Не пропадем мы за этим дедом, ей-богу, не пропадем, Санюха.
- Давай, давай, считай, - сказал Санька, не отрывая глаз от деда. Тот развернулся одним взмахом весла и плыл обратно.
Затаив дыхание, Санька Канаев наблюдал за этой картиной, и ему стало уверенно легко оттого, что он видит все это, и было правильным, что он видит это и находится именно в данный момент в данной географической точке.
И все остальные тоже наблюдали за дедом, молча, а Глухой вдруг сказал самому себе:
- Дед-то без шпаклевки делал. Доска к доске, волоса не просунешь.
- Да! - тяжело и смачно сплюнул на землю Славка Бенд.
Дед так же легко причалил к берегу и ступил на землю, не замочив коротеньких сапожек. Все подошли лодке. Внутри было сухо, и опять Глухой сказал застенчиво:
- Доска к доске...
- Де-ед, - восхищенно протянул Муханов,- дай-ка я на твоем ковчеге.
И дед, весь в стариковских морщинках, раскрасневшийся от гребли и, видно, от удачи, оттого что лодка без шпаклевки впрямь не протекала, протянул ему весло.
- Подержи, Санек, - сказал Муханов и решительно шагнул к лодке.
Санька придержал руками узкий нос лодки, пока Муханов осторожно, как будто ступал на цирковой канат, усаживался на ее днище.
- Пускай, - скомандовал он. Успел раза взмахнуть веслом и вдруг исчез, только мелькнули в воздухе сапоги с закатанными голенищами.
- Ух, - вынырнул Муханов из воды. - Ух! - он толкал лодку к берегу, огненный шар на взбаламученной глади воды.
- Мой черед, - закричал Толик и с совсем уж ненужной лихостью сел в лодку, перевернувшись мгновенно и бездарно.
Все смеялись на берегу, Муханов бегал круга стараясь согреться.
- Ха-ха-ха, - смеялся Толик. - Вот сделал лодку.