Пётр Ефимович «оптимистично» кашлянул, явно довольный положительной оценкой своих трудов пусть и будущих. Похвалы окрыляли и он «молодецки развернул грудь».
Ну, я ведь сказал тебе: двадцать пять-двадцать семь это минимум. Постараюсь «образовать» еще чёловека три-четыре. Но остаток тоже человека три-четыре это хрущевисты неисправимые: уж, очень они обласканы Никиткой!
Брежнев спокойно пожал плечами.
Ну, если враг не сдаётся
Шелест не читал Горького, но намёк понял.
Зроблю, Леонид Ильич: можешь не беспокоиться!
Действуй, Петя!
Леонид Ильич крепко пожал руку повеселевшему Шелесту.
Мы рассчитываем на тебя
Он хотел сказать «я», но в последний момент решил, что «мы» прозвучит внушительнее. И был прав
Глава седьмая
«Ты и сам понимаешь, что с Хрущом надо кончать!»
Прокрутив в уме финал разговора с Шелестом, Леонид Ильич задумался.
«Кончать!» А что, если»
Рука его потянулась к одному из телефонных аппаратов с гербом вместо наборного диска.
Владимир Ефимович? Здравствуй. Брежнев. Как дела? На охоту-то собираешься?
Удивить подобным вопросом кого-либо из членов Президиума было невозможно: охота была всеобщей страстью. Всеобщей и всепоглощающей. И ей действительно были подвержены все и куда активнее той любви, которой «все возрасты покорны». Разве что Косыгин с Сусловым «выпадали из дружных рядов». Первый любил академическую греблю, и если куда и выбирался, то лишь затем, чтобы походить на байдарке. Второй вообще сторонился активного отдыха, предпочитая ему «забивание козла» со своими помощниками или охранниками. Правда, иногда и Михаилу Андреевичу волей-неволей приходилось навешивать на себя ружьё и изо всех сил имитировать «одну, но пламенную страсть». Исключительно «в силу производственной необходимости»: не по душе ему было это занятие.
А вот Владимир Ефимович Семичастный бывший руководитель союзного комсомола и нынешний руководитель Комитета государственной безопасности являлся охотником настоящим, заядлым. Не таким умелым и опытным, как Хрущёв с Брежневым или те же Подгорный с Полянским, но не дилетантом. Охоту он любил искренне, всей душой. Ружьё и патроны всегда снаряжал сам, как настоящий охотник, не доверяя этого ответственного дела посторонним рукам.
С нашим удовольствием, Леонид Ильич! весело откликнулся он. Правда, голос его при этом слегка дрогнул: Семичастный уже был «подключённым». Но если бы кто-нибудь и мог подслушать этот разговор, то ничего «такого» бы не заподозрил: ну, радуется человек грядущему выходному! Ну, и что тут крамольного?!
Тогда как обычно. До встречи, Володя!
Брежнев не стал уточнять ни времени, ни места: не в первый раз он охотился с Семичастным. В том числе и после того, как поговорил с главой КГБ «по душам». Правда, соблюдая при этом осторожность, ловко вуалируя «острые темы» анекдотами, охотничьими байками, меткими бытовыми зарисовками и всё это «под гарнир» из дружелюбия и доброжелательности.
Но подобные меры были излишними: Семичастный давно созрел. Сам. Без посторонней помощи. Ему нужен был лишь «толчок извне», чтобы «завестись». Источником этой «кинетической энергии» и стал их с Брежневым разговор. И хотя Леонид Ильич первоначально не думал подключать Семичастного к работе так рано, откладывая этот момент на конец организационного периода, обстоятельства вынудили его ускорить привлечение руководителя КГБ.
В роли этих обстоятельств, как Брежнев и предполагал с самого начала, выступил Игнатов. Уж, очень болтливым оказался «президент» Российской Федерации! Все попытки «вразумить» и «призвать» оказались «гласом вопиющего». В отличие от «гласа» самого Игнатова: тот «крыл» Хруща на всех углах. И это бы ещё полбеды: к привычным даже для Никиты Сергеевича оскорблениям он стал всё чаще добавлять фразу о том, что скоро Хрущу конец!
Информация о «видоизменившихся» «проклятиях» Игнатова тут же пошла «наверх» в Москву: агентура Хрущёва на местах не дремала. Болтливость российского «президента» могла поставить под удар всех и Леонид Ильич был вынужден пойти на «досрочное подключение» Семичастного. Требовалось немедленно перекрыть каналы утечки информации, а там, где делать это было уже поздно обставить факт таким образом, чтобы Хрущёв не поверил Игнатову. Ну, будто опальный Николай Григорьевич от злости на Никиту Сергеевича «совсем того»: выдаёт желаемое за действительное!