– Я совсем забыл, что вы не мастер разгадывать их, Франческо, – не повышая голоса, парировал Белларион.
– Черт возьми, что вы имеете в виду? – воскликнул Карманьола, тяжело поднимаясь с кресла.
Но тут до ушей Фачино долетел далекий торопливый стук копыт.
– Тише вы, телята! – рявкнул он. – Вы слышите? Кто может ехать сломя голову в такой час?
Стояла душная безветренная июльская ночь, и окна в доме были распахнуты настежь.
– Это не из Алессандрии, – сказал Кенигсхофен, прислушавшись.
– Конечно, нет, – буркнул Фачино, и в комнате воцарилось напряженное, выжидательное молчание.
Карманьола подошел к двери и настежь распахнул ее. Всадники уже въехали на деревенскую улицу и, заметив его высокую фигуру в освещенном изнутри
дверном проеме, чуть притормозили лошадей.
– Нам нужен синьор Фачино Кане, граф Бьяндратский, – на ходу выкрикнул один из них. – Где его можно найти?
– Здесь! – заорал в ответ Карманьола, и из под лошадиных подков посыпались искры, когда всадники резко осадили своих скакунов.
Глава XII. ВЕРНОСТЬ ВИСКОНТИ
Глаза Фачино Кане расширились от изумления, когда в закутанной в плащ фигуре, возникшей на пороге комнаты, он узнал свою жену, но еще больше он
удивился, увидев сопровождавшего ее Джованни Пустерлу да Венегоно, двоюродного брата того самого Пустерлы, который был кастеляном в Монце и
которому Джанмария приказал отравить свою родную мать.
Пытаясь замаскировать матереубийство, Джанмария обвинил в нем своего чересчур верного кастеляна, казнил его без суда и следствия, а затем
поклялся стереть с лица земли весь род Пустерла; так что тот затравленный гончими несчастный, повстречавшийся Беллариону на заливных лугах возле
Аббиатеграссо, был пятой невинной жертвой герцога. Джованни Пустерла был среднего роста и крепкого телосложения, черноволосый, но с густой
проседью, хотя ему едва перевалило за тридцать; высокий прямой нос и сверкавшие неуемной энергией темные глаза, посаженные, пожалуй, чересчур
близко к переносице, придавали его гладко выбритому лицу горделивое и решительное выражение и с первого взгляда внушали к нему невольное
уважение.
Фачино грубовато, по солдатски приветствовал их, и в его интонациях сквозили вопросительные нотки.
– Ты хвораешь, Фачино! – озабоченно устремилась герцогиня к мужу, сидевшему на скамье и вытянувшему на ней свою больную ногу, и наклонилась к
нему для поцелуя.
– Это не имеет значения, – раздраженно ответил он, недовольный тем, что она отвлекалась на такие пустяки, однако его лицо все же несколько
прояснилось. – Как ты оказалась здесь, Биче, да еще вместе с Венегоно?
– Ты удивлен? – ответила она вопросом на вопрос. – Будь уверен, что этого никогда бы не произошло, если бы ты хоть изредка прислушивался ко мне.
– К черту лирику! Объясни мне, почему ты здесь?
Она секунду помедлила и затем повернулась к своему спутнику.
– Скажите ему, мессер да Венегоно.
– Мы здесь для того, чтобы сообщить вам о том, что происходит в Милане, – немедленно ответил тот, оживленной жестикуляцией и постоянной сменой
выражения лица выдавая импульсивность своей натуры.
– Вам ничего не известно об этом, синьор?
– Каждую неделю я получаю депеши от его высочества, и в них нет никаких тревожных известий.
– А вы не в курсе, что Малатеста Пандольфо и его брат Карло находятся в Милане с пятитысячной армией?
– Они осаждают Милан? – откровенно удивился Фачино.
При этих словах графиня горько рассмеялась и Венегоно присоединился к ней.