– Синьор граф Павии не намерен слишком строго штрафовать своих алессандрийских подданных, если они докажут свою верность. Он понимает, что они
стали жертвами принуждения, и вполне будет удовлетворен выплатой пятидесяти тысяч золотых флоринов, с тем чтобы покрыть расходы на организацию
военной экспедиции.
Послы с заметным облегчением вздохнули, но Фачино еще не закончил.
– Что же касается меня, – продолжал он, – то я требую еще пятьдесят тысяч золотых флоринов, чтобы раздать их своим людям как выкуп за
предохранение города от разграбления.
– Сто тысяч золотых флоринов! – в ужасе вскричал один из послов. – Но это…
Фачино поднял руку, требуя тишины.
– Что же касается синьора Виньяте, то ему разрешается завтра, до полудня, вывести свою армию из Алессандрии, но он должен оставить в городе
оружие, доспехи, лошадей, быков и всю военную амуницию. Далее, он подписывает обязательство выплатить сто тысяч золотых флоринов от себя лично
или от имени коммуны города Лоди синьору графу города Павии в качестве контрибуции за ущерб, нанесенный ему оккупацией Алессандрии. И синьор
Виньяте соглашается на размещение и содержание в Лоди двухтысячной армии до тех пор, пока контрибуция не будет выплачена, причем, если выплата
будет задержана более чем на месяц, оккупационная армия сама соберет ее, разграбив город.
– Это чересчур тяжелые условия, – пожаловался офицер Виньяте, коренастый, чернобородый малый по имени Корсано.
– Зато они смогут привести синьора Виньяте в чувство, – поправил его Фачино, – и он наконец поймет, что разбой не всегда является выгодным
делом.
– Вы думаете, он согласится? – свирепо спросил Корсано.
– Если у него есть альтернатива, пускай он воспользуйся ею, – мрачно улыбнулся Фачино. – Но дайте ему понять, что эти условия действуют только
двадцать четыре часа. По истечении этого срока я не позволю ему отделаться так легко.
– Легко? – негодующе вскричал Корсано и, наверное, добавил бы кое что еще, если бы ему позволили.
– Вы свободны, – отрезал Фачино, давая понять, что разговор окончен.
Однако Виньяте не появился ни на другой день, ни через два дня, ни через две недели. Время стало работать уже против самих осаждающих, и
нетерпение Фачино возрастало с каждым днем, особенно после того, как приступ подагры приковал его к постели в этом безрадостном крестьянском
домике в Павоне.
– Пропади я пропадом, если я понимаю, почему они держатся до сих пор! – как то раз воскликнул он в присутствии своих офицеров. – Армия в две
тысячи человек должна подчистить все припасы в Алессандрии за одну неделю.
– Клянусь, если осада затянется, мы сами начнем голодать, – ответил ему Джазоне Тротта, на людей которого была возложена обязанность нести
интендантскую службу. – Мои всадники опустошили все на добрых десять миль окрест.
– Непостижимо, чем только они питаются, – добапил Кенигсхофен, задумчиво поглаживая свою рыжую, внушительную бороду.
– Именно это меня и беспокоит! – воскликнул Фачино. – Их наверняка снабжают извне.
– Но это невозможно! – горячо воскликнул Карманьола, отвечавший за надежность расставленных вокруг города кордонов.
– Это единственное, что приходит в голову, – задумчиво произнес Белларион. – Не едят же они друг друга.
Голубые глаза Карманьолы, услышавшего в его словах еще один намек на недостаточную бдительность его солдат, злобно блеснули.
– Вы говорите загадками, – пренебрежительным тоном произнес он.
– Я совсем забыл, что вы не мастер разгадывать их, Франческо, – не повышая голоса, парировал Белларион.