– Как бы не так! Герцог сам пригласил их туда. Второго числа этого месяца синьора Антония Малатеста и Джанмария сочетались браком, и ее отец был
назначен наместником Милана.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Новость показалась всем чересчур невероятной, и Фачино первым выразил сомнения в ее истинности.
– Синьор, я говорю вам о том, что я видел своими глазами.
– Как, неужели вы были в Милане? Вы?
Кривая усмешка исказила лицо Венегоно.
– В Милане осталось еще немало стойких гибеллинов, готовых укрыть меня. Мы, Пустерла, не лезем на рожон, но и не прячем голову в кустах. Только
поэтому так много нас пало от руки проклятого герцога.
Не произнося ни слова, Фачино лишь мрачно смотрел на него исподлобья.
– Теперь ты понимаешь, почему я здесь, Фачино, – с явным упреком в голосе продолжила графиня. – Разве можно было оставаться в Милане жене
человека, которого герцог вознамерился преследовать и уничтожить любой ценой – даже положив свою шею под пяту Малатесты?
– Но как же Габриэлло? – вскричал Фачино, не желая обращать внимания на второстепенные детали.
– Габриэлло оказался точно такой же жертвой, как и вы и как всякий гибеллин в Милане, – поспешил с ответом Венегоно. – Это дело рук делла Торре.
Неизвестно, чего ради он так старается, но вполне возможно, что он пытается оживить старое соперничество между Висконти и Торрани и надеется в
конце концов погубить герцога.
– Но неужели этот слабак Габриэлло даже пальцем не пошевелил…
– Габриэлло заперся в замке Порто Джовия, спасая свою жизнь, и с ним находятся его двоюродные братья Антонио и Франческо Висконти, а также
немало других гибеллинов, в том числе и мой двоюродный брат, другой Джованни Пустерла. Малатеста осаждает их, и Джанмария назначил награду за
голову своего брата, который столько раз спасал его от справедливого гнева коммуны и народа. О Боже! – патетически закончил он. – Если бы
великий Галеаццо видел, что сделал этот выродок с огромным государством, которое он создавал с таким трудом!
Наступило молчание. Фачино, опустив голову и насупив брови, копчиком ножа чертил геометрические фигуры на поверхности стола. Наконец, не
прекращая своего занятия, он заговорил:
– Я остался единственным из тех кондотьеров, которые были товарищами Джангалеаццо по оружию, кто остался верен оставленному им завещанию. Все
остальные, отшатнувшиеся от его непотребного сына, растащили по крохам герцогство и стали независимыми правителями! Один я, не зная ни сна, ни
отдыха, прилагал все усилия, чтобы поддерживать шатающийся трон Висконти, воюя со своими бывшими собратьями кондотьерами и пытаясь обуздать
этого дегенерата Джанмарию. И теперь настал мой черед. Меня послали отвоевать Алессандрию ради этих продажных Висконти, а в это время мое место
занял самый знатный гвельф Италии, и делается все возможное, чтобы помешать моему возвращению.
Его голос почти сорвался, и он замолчал.
– Наконец то ты начинаешь прозревать, – еле слышно пробормотала графиня и глубоко и облегченно вздохнула.
– Я пришел к вам, Фачино, – вновь заговорил Венегоно, – от имени всех гибеллинов Милана, которые видят в вас своего вождя и свою опору. Перед
лицом нашествия гвельфов ужас обуял всех нас. Кровь и террор уже царят в Милане. Вы – единственная надежда нашей партии и всего Милана в этот
страшный час.
С неожиданной яростью Фачино глубоко вонзил лезвие ножа в стол и оставил его там торчать и вибрировать. Затем он поднял голову, и все увидели,
что его глаза налились кровью, а от привычно добродушного выражения лица не осталось и следа.