– Короче говоря, верность чему угодно, только не мне, – грустно вздохнула она. – Впрочем, это вполне естественно. Как он чересчур стар для меня,
так и я слишком молода для него. Не забывай об этом, Белларион, когда судишь обо мне.
– Боже сохрани меня от этого! Кто я такой, в конце концов? Ведь всем, что я имею, я обязан синьору графу, усыновившему меня.
– Надеюсь, ты не захочешь, чтобы я сделалась твоей матерью?
– А почему бы и нет? У нас установились бы превосходные взаимоотношения.
Она вспыхнула от негодования и, повернувшись к нему спиной, вышла вон из комнаты, оставив его в одиночестве, – но лишь затем, чтобы на другой
день вернуться и продолжать донимать его своими жалобами. Ее наскоки всякий раз становились все более дерзкими и настойчивыми, и однажды
терпение Беллариона иссякло.
– Могу ли я дать вам то, чего не дал вам сам синьор граф? – как то раз напрямую спросил он ее. – Если даже ему не удалось осуществить вашу
заветную мечту стать герцогиней, то смогу ли это сделать я?
Однако его выпад был встречен новой контратакой.
– Ты до сих пор не хочешь понять меня! Знаешь ли ты, почему я мечтаю стать герцогиней? Да только лишь потому, что это мое единственное утешение.
Неужели, лишившись любви, я должна распрощаться и со своими амбициями тоже?
– И о чем вы больше сожалеете?
Ее темно синие глаза умоляюще остановились на нем.
– Всегда больше жалеешь то, чего лишаешься в настоящий момент.
– Но синьор Фачино вполне способен дать вам и то и другое.
– Фачино! Фачино! – с неожиданным раздражением в голосе воскликнула она. – Неужели ты не можешь хоть ненадолго забыть о Фачино?
– Надеюсь, что нет, – решительно ответил он и слегка поклонился ей.
Тем временем о симпатиях графини стало известно при дворе, и герцог – редчайший случай в его недолгой жизни – лично задал тон шуткам на эту
тему.
– В недалеком будущем Фачино ждет приятный сюрприз, – сказал он. – Благодаря чарам мессера Беллариона его жена вскоре превратится в его приемную
дочь.
Его высочеству так понравилась своя же собственная острота, что он неоднократно повторял ее по разным поводам, а его придворные, стараясь
угодить ему, изобрели многочисленные вариации, ни одна из которых, впрочем, не достигла ушей Фачино. Дело в том, что привязанность Фачино к
своей жене граничила с обожествлением, так что всякому, кто решился бы произнести шутку герцога в его присутствии, непоздоровилось бы. Меряя
Беатриче по своей мерке, он считал само собой разумеющимся, что она, будучи супругой приемного отца, должна питать к Беллариону исключительно
материнские чувства.
Его мнение не изменилось, даже когда поведение графини дало ему весьма веские причины для подозрений.
Однажды вечером в конце апреля к Беллариону пришел слуга с просьбой от Фачино немедленно явиться к нему. Однако, придя в его апартаменты, юноша
обнаружил, что Фачино еще не вернулся, и устроился на лоджии, коротая время с манускриптом «Божественной комедии» Данте в руках.
Однако вскоре его уединение было нарушено – надо сказать, к его немалой досаде – появлением графини. Она была в белом парчовом платье, ее иссиня
черные волосы украшали огромные сапфиры, сверкавшие так же загадоч но, как и ее темно синие глаза, и она принесла с собой не большую лютню,
искусством игры на которой владела в со вершенстве. Граф скоро вернется, сообщила она ему, а те временем, чтобы скрасить ему ожидание, она
немного попоет. За этим занятием и застал ее Фачино, буквально ворвавшийся к ним, но ни осекшийся на полуслове голос графини, ни ее испуганное,
залившееся краской лицо не привлекли его внимания.