Высокий и по военному суровый, он стоял совсем близко от нее, так что мог ощущать тонкий аромат ее духов.
– Я жду ваших распоряжений, синьора.
– Моих распоряжений? О Боже! Какие я могу отдавать тебе распоряжения?
Она на секунду отвела взгляд в сторону, но затем положила обе руки ему на плечи и вновь пристально посмотрела ему в глаза. На ее бледных щеках
зарделся легкий румянец.
– Синьор Фачино оставил мне огромное наследство. Оно может послужить тебе опорой для осуществления самых честолюбивых замыслов.
На ее губах появилось слабое подобие улыбки, и ему показалось, что она затаила дыхание, ожидая его ответа.
– Вы предлагаете мне… – начал он и осекся.
– Разве ты сомневаешься в том, что я тебе предлагаю? Для нас обоих настало время делать выбор, Белларион. – Она чуть придвинулась к нему.
– Сила – в единстве, как напоследок напомнил всем нам Фачино, – продолжала она. – Если мы скрепим наш союз, кто сможет противостоять нам? У
Фачино была сильнейшая в Италии армия, которая поддержит нас, если мы будем вместе, и, опираясь на нее и на мои средства, ты сможешь добиться
чего угодно. Ты станешь герцогом Миланским, если захочешь. Вполне возможно, тебе даже удастся осуществить мечту Джангалеаццо и сделаться королем
всей Италии.
Он улыбнулся ей в ответ, но в его темных глазах мелькнула печаль.
– Вряд ли кто догадывается, мадонна, что на самом деле я почти лишен честолюбия, – мягко ответил ей он. – Все, кто видел, как за какие то четыре
года из безвестного полуголодного школяра я превратился в богатого и прославленного синьора, вероятно, решили, что я – один из тех, кто готов
пойти на все, лишь бы добиться благосклонности богини удачи. Увы, это совсем не так, мадонна. Цели, которые я ставил перед собой, никоим образом
не связаны с полученными мною почестями. Я не держусь за них; все это – пустое тщеславие, мыльные пузыри, игрушки, созданные для забавы взрослых
детей, и они совершенно не прельщают меня.
Она отпрянула от него, и в ее глазах мелькнуло выражение, похожее на страх.
– О Боже! Ты рассуждаешь как монах!
– Это едва ли удивительно, мадонна, если вспомнить, где я воспитывался. В миру меня удерживает лишь одна задача, выполнив которую я вернусь,
скорее всего, обратно в тихую монашескую келью.
– Ты! – удивленно воскликнула она, и ее руки отпустили рукава его туники. – Ты собираешься от всего отказаться? Когда весь мир лежит у твоих
ног, ты хочешь вернуться к унылому и безрадостному монашескому уединению? Белларион, ты – сумасшедший.
– Возможно, с большим основанием меня можно назвать благоразумным, мадонна. Кто сможет нас рассудить?
– А любовь, Белларион? Неужели не существует в мире любви? Разве она не делает настоящим все то, что ты считаешь бутафорией?
– Но разве любовь способна излечить человека от тщеславия? – воскликнул он. – О да, я согласен: любовь – это великая сила. Ради любви люди
сходят с ума и превращаются в зверей, убивают и предают.
– Ты еретик!
Он с испугом взглянул на нее. Однажды его уже называли еретиком. Тогда он тоже крепко держался за свои представления, в истинности которых не
сомневался, и что же – на собственном опыте он весьма скоро убедился в их лживости.
– Мы как то раз беседовали с вами о любви: вы и я. И если бы я позволил себе увлечься вами, то чем отплатил бы Фачино за все сделанное мне
добро? Стоит ли теперь удивляться, что я не верю любви, как, впрочем, и всему остальному, что мир может предложить мне?
– Пока был жив Фачино… – запнулась она и, опустив глаза, чуть отодвинулась от него.