Ему ничего не оставалось, как написать мне благодарственное письмо, в котором он выражал свою
признательность за мои хлопоты! Ты смеешься! Да, здесь есть над чем посмеяться, черт возьми! Я тоже посмеялся бы, но не хочу терять
бдительность.
Они продолжили подъем наверх, и Белларион вежливо поинтересовался самочувствием синьоры Беатриче.
– Она находилась в Касале, – услышал он ответ Фачино, – где во время военных действий было безопаснее, чем в Алессандрии, которая могла
подвергнуться неприятельской осаде.
С этими словами Фачино распахнул перед ним дверь в комнату, где заседал военный совет. Это была та же самая комната с низким сводчатым потолком
и открытыми всем ветрам готическими окнами, в которой состоялась беседа тирана аскета Лоди и Беллариона, но теперь ее стены были завешены
коврами и появилась богатая обстановка, более соответствующая сибаритским note 101 вкусам Фачино.
За длинным дубовым столом сидели пятеро мужчин, четверо из которых встали навстречу Беллариону, а пятый, регент Монферрато, остался сидеть,
подчеркивая этим разницу в их положении.
– А, синьор Белларион, – лениво протянул маркиз Теодоро в ответ на его поклон, и Фачино показалось, что он уловил насмешку в тоне регента.
– Он привел с собой тысячу двести человек для участия в кампании,
– поспешил отрекомендовать его старый кондотьер.
– Ну, тогда мы рады видеть его, – снизошел до приветствия регент, но в его словах отсутствовала искренность, и Беллариону бросилось в глаза, что
от его былой обходительности не осталось и следа.
Но все остальные тепло приветствовали Беллариона. Первым к нему направился великолепный Карманьола, как всегда обращавший на себя внимание
прекрасным платьем и гордой осанкой. Однако, когда он поздравлял Беллариона с военными успехами, в его манере проскользнуло что то
снисходительное, и Фачино, усаживаясь в кресло, недовольно буркнул:
– Он станет не менее великим воякой, чем вы, Франческо.
– Вы мне льстите, синьор, – поклонился ему Карманьола, не заметив иронии в его словах.
– О Боже! – вздохнул Фачино.
Рыжебородый краснолицый Кенигсхофен, искренне улыбаясь, стиснул его руку с такой силой, словно собирался оторвать ее, вслед за ним к Беллариону
подошел пьемонтец Джазоне Тропа, невысокого роста, смуглый и подвижный, как ртуть, а затем – худощавый юноша, спокойный и сдержанный, в котором
Белларион с трудом узнал бы Джанджакомо Палеолога, если бы изящество его фигуры и темные, задумчивые глаза не напомнили ему о принцессе Валерии.
Беллариону предложили стул и ознакомили с расстановкой сил. Помимо кондотты Беллариона и трех тысяч солдат, которых мог выставить Монферрато, не
рискуя оставить без прикрытия Верчелли, Фачино располагал восемью тысячами человек, десятком трехсотфунтовых пушек и таким же количеством
бомбард note 102, способных метать ядра весом в двести фунтов.
– И каков же план кампании? – спросил Белларион.
План был чрезвычайно прост: намечалось пойти на Милан и взять его. Все было готово к выступлению, в чем Белларион сам успел убедиться, увидев
при подходе к Алессандрии огромный воинский лагерь, разбитый под ее стенами.
– Существует иной вариант ведения кампании, – после небольшой паузы проговорил Белларион, когда Фачино наконец замолчал. – Вы, наверное,
упустили из виду то обстоятельство, что Бусико захватил больше, чем способен удержать. Он стянул все войска в Милан, жители которого решительно
настроены против французской оккупации, и этим оголил Геную, где своим чрезмерно суровым правлением тоже не снискал себе популярности у местного
населения.