Герцог громко расхохотался, довольный собой, и взял командование на себя.
– В атаку! На них! – испустил он пронзительный крик, перешедший в визг и вдруг сорвавшийся на высокой ноте.
И составлявшие его стражу баварские наемники, привыкшие ни во что не ставить простолюдинов, не делавшие исключения даже для миланцев, с пиками
наперевес устремились на беззащитных людей.
Двести несчастных нашли в смерти мир совсем не тот и не тот покой, который им был нужен; остальные в панике разбежались, и по опустевшим улицам
герцог беспрепятственно доехал до Старого Бролетто.
В эту ночь он издал эдикт, под страхом смерти запрещавший употребление слова «мир» в Милане. Даже из мессы это проклятое слово должно было быть
исключено.
Вполне возможно, что, если бы горожане не просили за Фачино, герцог отправил бы к нему других послов с повторной просьбой о его возвращении. Но
Джанмария хотел проучить своих подданных и показать им, что их желания не имеют власти над герцогом Миланским. Поэтому вместо Фачино он
пригласил в Милан Бусико. Последнего не пришлось долго ждать, и тут к Фачино прибыла большая делегация уже от самих миланцев, слезно умолявших
его навести в городе порядок и обуздать окончательно распоясавшегося герцога.
Получив от Фачино письмо с просьбой о помощи, Белларион ни секунды не колебался с принятием решения, чему, кстати, благоприятствовали
обстоятельства. Его контракт с Флорентийской республикой только что истек, поэтому он немедленно распрощался с синьорией note 100 и через четыре
дня, войдя во главе своей армии в Алессандрию, был по отечески обнят Фачино.
Он прибыл в тот самый момент, когда на военном совете намечался план кампании против французов.
– Я не сомневался, что ты приедешь и приведешь с собой не менее тысячи человек, которых мы уже включили в расчеты.
– Со мной тысяча двести хорошо вооруженных и опытных солдат.
– Отлично, мальчик мой, отлично! – похлопал его по плечу Фачино и, опираясь на руку Беллариона, – подагра не желала отпускать его, – повел
своего приемного сына вверх по той же самой извилистой каменной лестнице, по которой тот, переодетый погонщиком мулов, некогда поднимался, чтобы
одурачить Виньяте.
– Маркиз Теодоро тоже здесь? – спросил Белларион.
– Да, слава Богу. В последнее время он постоянно досаждал мне просьбами выступить против Генуи, но я не поддавался на его уговоры. Я не верю
маркизу Теодоро и не собираюсь делать для него что либо, прежде чем он хоть что то сделает для меня.
– А юный маркиз? – поинтересовался Белларион.
Фачино расхохотался.
– Ты не узнаешь его. Он стал таким скромным и уравновешенным; подумывает даже о том, чтобы стать монахом. Ничего, скоро мы сделаем из него
настоящего мужчину.
Белларион удивленно взглянул на него.
– Как вам удалось совершить такое чудо?
– Прогнав его наставника и всех, кто был с ним. Скверная компания!
– он остановился на ступеньке лестницы. – Они не понравились мне с первого взгляда, и твое мнение о них полностью подтвердилось. Однажды
Фенестрелла и этот горе наставник устроили вместе с мальчишкой пьянку, и после этого случая я тут же отправил их назад, к маркизу Теодоро,
сопроводив их отъезд письмом, в котором предлагал поступить по своему усмотрению с негодными развратниками, злоупотребившими его доверием.
Одновременно с ними я прогнал врача и личных слуг юного маркиза, оправдывая свои действия перед Теодоро тем, что они не внушали мне доверия, и
их пришлось заменить более надежными людьми. Ему ничего не оставалось, как написать мне благодарственное письмо, в котором он выражал свою
признательность за мои хлопоты! Ты смеешься! Да, здесь есть над чем посмеяться, черт возьми! Я тоже посмеялся бы, но не хочу терять
бдительность.