Что? Где это? А-а! Сейчас приходить! и объяснил присутствующим. Тут в одной квартире кран к черту!
А как же это? показала Рина на фигурки детей, лежащие на земле.
Завтра докрашу. А вам бог воздаст!
Цвика, пытаясь разрядить обстановку, спросил стендаписта:
А не думаете ли вы сочинить чего-нибудь более современное?
Что ж, я хотел бы написать о необычном человеке которого все принимают за идиота, хотя его поступки проникнуты состраданием к ближнему особенно, к женщине, любовнице богатого человека. Мой герой считает ее непорочной и хочет взять в жены, а она не может принять его чистый наивный дар и убегает с разбойником Впрочем, это еще не закончено Я продолжу, когда будет время.
Рыжий Леон тихо спросил Рину:
А то, что было у нас с тобой можно продолжить?..
Нет! резко отрезала она горячим шепотом. С меня хватает лжи и этого чудака и твоей!..
Внезапно Мошон-Смешон глянул на часы и заторопился:
Ах, я опаздываю на передачу! Спасибо за гостеприимство!
Он встал и быстрыми шагами пошел прочь
Ребята, это же из Достоевского! проговорил Илья.
Его место в сумасшедшем доме фыркнула Сарит.
А может быть, нужно было открыть ему правду? подумала вслух старшая из сестер.
Нет, как всегда возразила младшая. Это очень забавно: встретить человека, который ведет себя как настоящий дурак!
Тут Рина, которая не отводила взгляд от удалявшейся фигуры соседа, увидела, что он, на мгновение обернувшись назад, открыл смеющуюся физиономию.
Боже мой, это мы с вами дураки! воскликнула она. Забыли, что он знаменитый юморист!
И ею тоже овладел смех, передавшийся всем остальным, кроме маленького Таля. Тот проснулся и горько заплакал, обнаружив пустоту в ветвях, где раньше были его деревянные друзья.
Потерпи, мотек, утешала его мать, завтра они все будут на месте!
Но ребенок не понимал странные поступки взрослых и проговорил твердо:
Момо!
Цвика, самый отзывчивый из всех, схватив одну из лежащих на земле фигур, полез вверх и поставил ее там, где она стояла раньше.
Это слегка успокоило Таля, но не надолго. Он упрямо поднял пальчик и потребовал:
Дуби!
И что же Цвика, которому протянули снизу другого мальчика, полез выше, потом, качаясь и рискуя упасть, вернул на место и его.
Стоявшие внизу наградили клоуна аплодисментами, и только Таль продолжал смотреть на всех холодными серебряными глазами:
Мики!
Мать ахнула:
Нет, мотек, это слишком высоко!
Сынок скривил губы, грозя снова удариться в плач.
Ладно, ладно, остановила его Рина, ты победил!
Подтянувшись, она ухватилась за толстую ветвь и, приняв снизу третью фигурку, стала подниматься к вершине, где стояла маленькая избушка. Внезапно издали донесся низкий угрожающий звук, знакомый ей и Илье. Лицо Рины посерело, ноги стали скользить, она прижалась к гладкому стволу платана, как к тотему, сулящему спасение.
Впереди уже показался мощный силуэт Аэробуса, наполняя воздух страшным грохотом, голова Рины закружилась, и первым желанием было отступить, укрыться в спасительной глубине избушки, и вдруг ей вспомнилось то постыдное, что случилось когда-то у фонтана Дизенгоф как она испугалась вертолета и чуть не упала перед множеством людей, среди которых стоял Илья. И сейчас было похожее: Аэробус, казалось, шел почти прямо на нее, нет, шептали ее губы, нет, а там, в прозрачной кабине летчик будто кричал ей: Не отступать! Никогда не отступать! И тогда она заставила свое тело окаменеть, а сердце застыть, и тут сознание ее померкло, не дав ей услышать, что лайнер с грохотом прошел мимо, и увидеть Илью, который спешно поднимался к ней
Ешу
Она лежала на постели, изможденная, без кровинки в лице, и если кто-нибудь пытался говорить с ней, показывала пальцами, что не слышит.
И речь Рины была прерывистой, непонятной. Её охватил страх от мысли, что она к тому же и онемеет, но врач, вызванный Ильей, сделал ей успокоительный укол и сумел разговорить пациентку.
Убедившись, что слух медленно возвращается к Рине, он рекомендовал полный покой и ушел вместе с расстроенными гостями.
Илья, конечно, остался. Присел рядом и, гладя ее беспомощные руки, пытался пошутить:
Ты победила в этом аэросоревновании!
Он смотрел в осунувшееся лицо Рины, ожидая увидеть, как ее глаза окрасятся в янтарный цвет, но они оставались прежними, печально-карими.