Ну-с, я вас слушаю.
Простите, не понял, вы задали какой-то вопрос? живо откликнулся Мышенков.
Да, о всё тех же чётках.
Но я не знаю, куда они подевались! Так что прошу прощения.
Откуда они взялись? Это-то, надеюсь, вам известно?
Мышенков сделал недоумённое лицо и пожал плечами.
Должен, к сожалению, вас разочаровать, Василий Александрович, мне и это не известно.
Как? удивился Василий Александрович. Вы, как мне тут рассказали, подарили их Марине Григорьевне. Разве не так?
Увы, вздохнул Мышенков, это заблуждение. Марине Григорьевне я их не дарил. И я не мог этого сделать по той простой причине, что они мне не принадлежат и никогда не принадлежали.
Но ведь имеются же свидетели, в присутствии которых это, так сказать, и имело место быть!
Лев Николаевич снисходительно улыбнулся.
Василий Александрович, должен повторить, что это глубочайшее заблуждение. Я впервые увидел те несчастные чётки в ту минуту, когда на них обратил внимание кто-то из наших сотрудников. Или сотрудниц. Если не ошибаюсь, это была Людмила Александровна. Это, как вам, наверное, уже известно, произошло в момент случившегося в нашем коллективе конфликта. Марина Григорьевна, понимаете ли, позволила себе разгневаться из-за какого-то пустяка и В общем, она предприняла попытку воздействовать на меня физически. Я, естественно, стал уворачиваться, благо в контракте случаи рукоприкладства, к счастью, не предусмотрены. И, что тоже вполне предсказуемо, коллеги вступились за меня, они попытались остановить неправомерные действия
Василий Александрович не вынес многословия собеседника и перебил:
Короче говоря, Бояркина стала вас избивать, а коллеги этому воспрепятствовали. Что из этого следует?
Да как же! Ведь после всего случившегося и была обнаружена та оригинальная вещица! Их нашли на полу!
И?.. Что из этого следует, я не понял? повторил Василий Александрович.
Но это так понятно и объяснимо! Мне даже неловко пояснять! Мышенков смущённо улыбнулся. Кто-то обронил их.
Кто же?
Вот этого я, к сожалению, не видел. И не мудрено, Василий Александрович, ведь я был в те страшные мгновения в таком состоянии, которое, если говорить искренне
Почему же все утверждают, что это именно ваши чётки, что это именно вы их подарили Марине Григорьевне? с недоверием в голосе проговорил Василий Александрович.
Да что вы! всплеснул руками Лев Николаевич. Какие подарки? Я был в таком состоянии! Бог с вами, Василий Александрович! Да и будучи подвергнут незаконным репрессиям, я и помыслить не мог о подношении подарков. В результате тех неприятных событий случился беспорядок, в связи с чем, возможно, у кого-то и создалось впечатление, что эта вещь атрибут моего кабинета. Однако это, уверяю вас, не так! Эта вещица появилась там именно в момент той заварушки!
И не раньше?
Ну-у-у, нахмурившись, протянул Мышенков, нет же, Василий Александрович. Это полностью и совершенно исключено. Между прочим, как раз перед тем, как Марина Григорьевна позволила себе столь экспрессивно ворваться ко мне, я уронил авторучку. И очень долго, обратите внимание, её искал. Я облазил весь кабинет, обследовал исключительно каждый сантиметр пола, пока отыскал своего «паркера». И где бы, вы думали, я нашёл её?
Где? холодно произнёс собеседник.
Да у самых дверей! Вон там, слева, за ножкой шкафа. Я и помыслить не мог, что она способна вот отсюда и туда!
А где были найдены чётки?
Ой, этого я не знаю. Лучше спросить у того, кто их нашёл, Василий Александрович. Где-то в этом вот районе, то есть где и происходили те неприятные события.
Воцарилось молчание. Василий Александрович и Мышенков сидели и глядели друг на друга. Лев Николаевич смотрел на Василия Александровича честным и открытым взглядом, Василий Александрович хмуро, исподлобья.
Что ж, хорошо, сказал после паузы Василий Александрович. Сейчас запишем ваши объяснения и будем разбираться дальше. И он пододвинул к себе чёрную папочку.
Спустя четверть часа, когда с формальностями было покончено, Василий Александрович, покидая уютное кресло, с сожалением в голосе проговорил:
Боюсь, однако, не всем ваши утверждения, Лев Николаич, покажутся убедительными.
Не всем? Разве не вы ведёте это дело, Василий Александрович? слегка встревожился Мышенков.