Там ему тщательно обработали рану, наложили чистую повязку и отправили в палату отдыхать.
Всю ночь Ефим не мог заснуть от дергающей боли в раненой руке и только к утру задремал.
Утром его разбудила миловидная молоденькая сестра милосердия в черном платье, белой косынке с белоснежным кокошником, в белом переднике и накрахмаленных манжетах.
После всего, что пережил Ефим в окопах, появление этого ангельского создания показалось продолжением какого-то прекрасного сна, но боль в раненой руке вернула его к суровой действительности.
Сестра повела на перевязку. С перевязанной рукой Ефим вышел на улицу.
Была середина осени, но в отличие от средней полосы России, здесь она была мягче и теплее.
Ефим окинул взглядом двор казенного здания, где расположился этапный лазарет и заметил раненого казака, примостившегося на груде бревен. Казак что-то сосредоточенно писал в толстой тетрадке. Ефим понаблюдал за ним некоторое время, а когда тот оторвался от записей, решился подойти и заговорить.
Здоров, служивый, приветствовал он казака.
Здоровей видали, угрюмо ответил казак, с трудом отрываясь от нахлынувших мыслей.
Никак тоже стихи пишешь?
С чего ты взял, явно не довольный тем, что лезут с расспросами, пробурчал казак.
Я сам стихи сочиняю, вот только все не соберусь их записывать.
Нет, это не стихи, уже мягче проговорил казак.
А что, коль не секрет?
Да задумал я написать книгу о жизни казаков, вот и записываю происходящие события, для памяти.
Эко куда хватил! удивился Ефим.
А что? Вона, графия, помещики, богатеи всякие, пишут о своей жизни. А нам, казакам, запрещено, что ли чай?
Ну, ты и даёшь, восхищенно проговорил Ефим.
У нас в станице, тоже много чего интересного происходит, успевай лишь записывать. Вона, анадысь, друзьяк мой, станичник загулял с замужней бабой, жалмеркой, а затем вообще увёл её от живого мужа. Разве это не роман? Похлещи твоего графа Толстого, будя! А сейчас, во время войны? Успеваешь только помечать в тетрадке интересное, чтоб не забыть, для памяти. Да и сами казаки древней многих народов России матушки.
Эко куда тебя понесло.
А что, наши станичные старики гуторят, что донские казаки пошли ещё от воинствующих амазонок древних времён. Мы их прямые потомки.
Не может такого быть!
Истинную правду гуторю, проговорил казак и осенил себя крестным знамением, к нам на Дон, ещё до войны, ученые люди приезжали, курганы раскапывали, а там могилы находили с бабьими скелетами. Так в курганах, где бабьи кости были, находили ещё мечи, ножи, копья и наконечники стрел. Там же были и бабьи украшения четки, золотые гребни и разные другие вещи, которыми пользуются только бабы. Ученые люди гуторили, что это могилы женщин воинов, которые проживали в степях Дона много веков назад, и называли их «амазонками».
Не верь ему солдатик, вмешалась в разговор молоденькая сестра милосердия, которая тихо подошла к разговаривающим и остановилась, заинтересовавшись беседой, ученые люди говорят, что казаки произошли от беглых крепостных крестьян Орловской, Тамбовской и Воронежской губерний. Они сбежали на Дон от господ, да там и осели на постоянное жительство. Это было ещё при правлении матушки-императрицы Екатерины II.
Да нехай так гуторят. Какие крестьяне и сбежали на Дон, так у нас их «пришлыми» до сих пор прозывают, обиженно проговорил казак, а донские казаки произошли от амазонок. У наших казаков даже язык свой есть, отличный от великорусского и иных народов России, проживающих в наших местах.
А ну, скажи, что-либо на нём, заинтересованно проговорил Ефим.
Непосвященный не должен его слышать, а тем более в присутствии бабы. На нем гуторят только казаки промеж себя, а бабам не положено его знать.
Да брось ты, казак, стала поддразнивать его сестра милосердия, всё ты здесь выдумал, так уж честно и скажи, а не морочь людям голову!
Казак зло взглянул на сестру милосердия и произнёс несколько фраз, на каком-то мелодичном, свистящем языке, похожем на пересвист лесных птиц весной.
Сестра милосердия фыркнула и пошла по своим делам, а Ефим произнёс удивленно:
Здорово у тебя получилось! Ну, и что ж ты сказал?
Я сказал, что бабам никогда не следует верить. У них одни только глупости, гадости, да пакости на уме.