Горбачёв помедлил и многозначительно добавил:
Я уважаю Виктора Михайловича Чебрикова но он человек Андропова, и не торопится стать человеком Горбачёва. На этом месте я вижу другого человека. На этом месте и в КГБ, и в Политбюро.
Глаза Михаила Сергеевича при этом видели только меня пока ещё на том месте, где я стоял. Но я как-то сразу увидел что меня увидели! Прямо: «я знаю, что ты знаешь, что я знаю»!
Александру Николаевичу понадобится деятельная помощь КГБ в борьбе за очищение социализма от от всяческих наслоений из неправильных идей и неправильных людей. И будь уверен, Володя: он не останется неблагодарным. Я тоже в случае, если ты верно сориентируешься «по месту».
Михаил Сергеевич положил руку мне на плечо. По-дружески, так, положил как он это умеет когда захочет. Вернее когда ему нужно что-то от тебя.
Андропов уходит, Володя. А без него ты не удержишься даже на своём нынешнем месте: ни Романову, ни Гришину ты не нужен! А у тебя потенциал, Володя: ПГУ для тебя не предел. У тебя задатки политика.
«Уж, сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, грязна а всё не впрок». Не знаю, где, там, Горбачёв разглядел задатки только я понял: надо быть последним дураком, чтобы не клюнуть на эту мульку! Вот и весь крючок. Я не изменил своему мнению насчёт Яковлева: я всего лишь нанялся в работники. А, что, разве так не бывает: терпеть не можешь начальника а пашешь на него, как вол? Да сплошь и рядом! Я всего лишь не стал исключением».
«Дочитав» точку, Полковник усмехнулся: Крючков «отмазался» на все стороны. На всякий случай
Глава тридцать третья
«По военной дороге шёл в боях и тревоге боевой восемнадцатый год» пелось в известной песне времён гражданской войны. Теперь «на дворе стоял» год восемьдесят четвёртый но дорога от этого не перестала быть «военной» мирного времени, да и боёв с тревогами не стало меньше, пусть и иного характера.
Во второй раз за год с небольшим страна готовилась провожать Генерального секретаря. Нет, Юрий Владимирович, слава Богу, был ещё жив. Хотя за что слава тому Богу?! Слава ему была бы, если бы Андропов жил и не «ещё», а просто: жил и работал. Поэтому лучше так: Юрий Владимирович был ещё жив. Биологически жив: политически он «умер» ещё на декабрьском Пленуме. Народ у нас понятливый, поэтому ему не требовалось объяснять, что значит: «на Пленуме был зачитан доклад Генерального секретаря ЦК».
Медики во главе с Чазовым, «лейб-медиком Политбюро и Генеральных секретарей», боролось уже не с болезнью и даже за жизнь Юрия Владимировича, а за своё будущее. Нет, речь не шла о буквальном предъявлении им обвинения формата «кто хочет сделать, ищет способы, кто не хочет оправдания». Медицина сделал всё, что могла но болезнь сделала больше: всё! Всё, что нужно было для финала Андропова.
Поэтому Четвёртое управление занималось сейчас тем, чем и полагается заниматься в подобных случаях: «мёртвому припарками» и ожиданием конца мучениям Юрия Владимировича и своим тоже. Нельзя сказать, что ожидание было спокойным: и клятва Гиппократа не позволяла, и клятва члена КПСС. Но, главное: не позволяло «бдящее око» Политбюро.
К Юрию Владимировичу теперь каждый день наведывался хотя бы один член или кандидат в члены. Чазов пытался играть в строгого доктора но гости быстро воззвали к его «чувству ответственности» и он перестал злоупотреблять терпением вершителей судеб: вершители могли свершить и его судьбу.
По большому счёту и по любому другому тоже Евгений Иванович не нуждался в «воззваниях»: сам мог «воззвать» к кому угодно и к чему угодно. Семнадцать лет у «монарших» тел не один день! Как говорил «товарищ Саахов»: «Торопиться не надо!». Чазов готов был повторить этот лозунг но с небольшим уточнением: «Торопиться не надо делать глупости!». Он понимал: сейчас его время. «Верха» изготовились к «дружбе между народов», как две военные машины времён Великой Отечественной. Оказаться «раздавленным» плёвое дело. Но ведь можно и присоединиться к «дружбе» и с обеих сторон! Как говорил уже другой персонаж Александр Иванович Корейко: «Хорошие счетоводы везде нужны». Евгений Иванович имел все основания экстраполировать этот вывод и на себя: хороший политический медик никому ещё не помешал уже лишь тем, что помешать мог очень многим! Помешать жить или умереть! И не только физически, но и политически!