Чазову требовалось лишь соответствовать главной политической установке нашего времени двум «у»: «угадать» и «угодить»! Поэтому умудрённый опытом Евгений Иванович мудро не стал мудрствовать лукаво и посвятил в тайны жизни и смерти Юрия Владимировича все заинтересованные стороны. Да, сколь кощунственно это бы ни звучало, но можно и нужно сказать именно так: «заинтересованные стороны». Ибо все участники политической драмы, которая в КПСС куда тем шекспировским! были заинтересованы в исходе Генерального секретаря в мир иной.
Не Юрия Владимировича Андропова Бог с ним: Генерального секретаря! Жизнь и смерть «человека в фамилии Андропов» не представляла стратегического интереса ни для кого, кроме его близких. Иное дело вторая составляющая: «Генеральный секретарь». Потому что вторая она лишь по счёту: по значению она первая.
Евгений Иванович уже знал, что, хотя «военные машины и изготовились», масштабных боевых действий не предвидится. Всё сведётся к боям местного значения, мелким операциям с целью «уточнения позиций» и перегруппировке сил. Как «придворный медик высшего ранга», Чазов был
в курсе всех наиболее значительных «подковёрных» манёвров. По состоянию на время «ч» день исхода Генсека, который в формате «со дня на день» ожидался уже третью неделю ни одна из противоборствующих сторон не имела решающего перевеса. Отсюда следовало, что ни Горбачёв, ни Романов «шапку Мономаха» пока не готовы были примерить. А уже отсюда следовало, что её временно возложат на голову «очередного Мишеньки Романова, слабого умом»: «второго секретаря ЦК» Черненко.
Как и все «посвящённые», Чазов знал: Константин Устинович Черненко не был «слаб умом». Будь это так, то человек, напрочь лишённый каких бы то ни было стратегических талантов, не прорвался бы во «вторые секретари» да ещё в условиях такой жёсткой конкуренции. Сколько их было всех этих претендентов в «Цезари»: Шелепин, Семичастный, Воронов, Полянский, Подгорный, Мазуров, Косыгин, Машеров! И где они теперь?! «Нигде» кто в политическом, кто в житейском «нигде»! А Константин Устинович тихой сапой добрался до второй ступеньки и теперь готовился занять первую! Ладно, пусть не «Божьим соизволением» а сговором непримиримых врагов но первую! Пусть «калиф на час», пусть «хоть день да мой!» всё равно ведь «калиф», всё равно «мой день»!
Нет, Константин Устинович, конечно, не полагался на «добрую» волю товарищей по причине отсутствия и таковой, и таковых. Поэтому с самого начала конца Андропова он принял активное участие в «самовыдвижении без самовыдвижения». В «самовыдвижении де-факто» без «афиш» и прочих «заявок на участие». Черненко «всего лишь» чётче обозначил «Второсекретарское» «Я». Это, прежде всего, проявилось в «усилении им тезиса о моменте своего руководства». Константин Устинович стал активнее выступать в роли «мудрого Соломона», который способен «развязать узел без всех этих эксцессов с мечом». В отличие от Горбачёва и Романова с их напряжённым ожиданием схватки, он демонстрировал спокойную уверенность в себе и своих силах, даром, что тех и у инвалида первой группы было значительно больше.
Умудрённый опытом жизни на кремлёвском «Олимпе», Черненко активно не примыкал ни к одному лагерю, умело арбитрировал и даже обозначал потуги на занятие исключительно делами страны. Это производило впечатление. С учётом «патовой ситуации», в которой оказались главные «игроки», кандидатура Черненко представлялась единственным «лучом светом в царстве тьмы». Время давало Константину Устиновичу шанс, не на подвиги, так на анналы и ему оставалось лишь заверить товарищей в безысходности ситуации, которая вынуждает их сделать «правильный выбор».
Изучив досье Черненко, Полковник не мог не уважить немногочисленные таланты Константина Устиновича а они, таки, имелись, при всей обоснованности заявлений об их полном отсутствии. Обоснованность вместе с заявлениями относились к «общечеловеческим талантам» и талантам стратегического назначения, в наличии у себя каковых и тех и других Черненко замечен не был.
Но таланты иного класса тактического у Константина Устиновича водились! И главным из них являлся тот, что он, этот классический «полководец без армии», не стал дожидаться, пока товарищи «обречённо поднимут руки»: сам пошёл навстречу этой «обречённости». То есть, он не стал полагаться на заведомую обречённость. Несмотря на заверения товарищей, личными телодвижениями Черненко сам «заверил» их. На этот раз в том, что они действительно «обречены на него». Это было и мудро, и гуманно: «соратники», тем самым, избавлялись от мук сомнений. Нет выбора нечего и голову ломать, не говоря уже о копьях!