Провожая вас, она держала в руках самую мещанскую корзинку, а башмаки у нее подбиты гвоздями.
-- У моей матери, сударь? -- возразил Оскар, с негодованием пожав плечами. -- Но это же экономка, она служит у нас!
-- "Служит у нас"... конечно, звучит чрезвычайно аристократично, --воскликнул граф, прерывая Оскара.
-- Король всегда говорит о себе мы, -- горделиво ответил Оскар.
Все опять чуть не расхохотались и остановил их только взгляд Жоржа; он дал понять художнику и Мистигри, что с Оскаром нужно обходиться бережно, чтобы разрабатывать и дальше богатейшие залежи смешного, которые в нем таятся.
-- Вы правы, сударь, -- обратился к графу великий художник, указывая на Оскара, -- люди из общества всегда говорят "мы", "у нас", и только мелкий люд говорит "я", "у меня". Эти людишки всегда стараются показать, что они располагают тем, чего на самом деле у них нет. Для человека с такой декорацией из орденов...
-- Так вы, сударь, все-таки декоратор? -- спросил графа Мистигри.
-- Вы понятия не имеете о языке придворных. Прошу у вас покровительства, ваше сиятельство, -- добавил Шиннер, обернувшись к Оскару.
-- Я счастлив, -- сказал граф, -- что мне довелось путешествовать с тремя особами, которые уже знамениты или будут знамениты: с прославленным художником, с будущим генералом и с молодым дипломатом, который, я уверен, со временем возвратит Бельгию Франции.
Постыдно отрекшись от родной матери и чувствуя, до какой степени его спутники насмехаются над ним, взбешенный Оскар решил во что бы то ни стало преодолеть их недоверие.
-- Не все то золото, что блестит, -- изрек он, причем глаза его метали молнии.
-- Не так! -- воскликнул Мистигри. -- Не все то золото, что смешит. Вы недалеко уйдете в дипломатии, раз так плохо знаете наши пословицы.
-- Если я и не знаю пословиц, то я знаю свою дорогу.
-- И вы далеко уедете, -- сказал Жорж, -- ведь ваша экономка сунула вам столько провизии, словно вы отправляетесь за тридевять земель: печенье, шоколад...
-- Особый хлебец и шоколад, да, сударь, -- продолжал Оскар, -- у меня слишком нежный желудок, чтобы переваривать трактирную жратву.
-- Это выражение так же деликатно, как ваш желудок, -- заметил Жорж.
-- Ах, люблю жратву! -- воскликнул великий художник.
-- Это слово принято в лучшем обществе, -- пояснил Мистигри. -- Я всегда его употребляю в кабачке под вывеской "Черная наседка".
-- Вашим наставником был, вероятно, какой-нибудь знаменитый ученый вроде академика Андрие или господина Руайе-Коллара ? -- осведомился Шиннер.
-- Моего наставника зовут аббат Лоро, он теперь викарием в Сен-Сюльписе, -- продолжал Оскар, вспомнив имя своего школьного законоучителя.
-- Это хорошо, что вы получили домашнее образование, -- сказал Мистигри, -- ибо сказано: школа мать всякой скуки. Но вы, конечно, вознаградите как следует вашего аббата?
-- Разумеется; он будет со временем епископом, -- сказал Оскар.
-- Благодаря покровительству вашей семьи, -- поддакнул Жорж не сморгнув.
-- Может быть, мы посодействуем этому--у нас бывает запросто аббат Фрессинус .
-- Как? Вы знакомы с аббатом Фрессинусом? -- спросил граф.
-- Он многим обязан моему отцу, -- отозвался Оскар.
-- И вы, вероятно, направляетесь в свое поместье? -- осведомился Жорж.
-- Нет, сударь; но я-то могу открыть вам, куда я еду. Я еду в Прэльский замок к графу де Серизи.
-- Ах, черт! Вы едете в Прэль? -- воскликнул Шиннер и покраснел, словно рак.
-- Вы знакомы с его сиятельством графом де Серизи? -- удивился Жорж.
Папаша Леже обернулся, взглянул на Оскара и в изумлении спросил:
-- Разве господин де Серизи в Прэле?
-- Очевидно, раз я к нему еду, -- ответил Оскар,
-- И вы видели графа вблизи? -- спросил Оскара господин де Серизи.
-- Как вижу вас, -- заявил Оскар.