Станислав Демба, со шляпою на голове, стоял посреди комнаты тяжело и неуклюже и с спокойством смотрел на Этельку Шпрингер. По лбу у него катилась капля пота. Он ее не стер, а только нервно шевельнул мускулами лица, как будто хотел спугнуть докучливое насекомое. Шляпы он не снял.
— Видишь, Клер, вот как это делается, — сказала Этелька Шпрингер и быстрым движением сняла у него шляпу с головы.
Демба вздрогнул, но не воспротивился этому. Этелька Шпрингер пододвинула ему стул.
— Так. Теперь можете сесть. Соня сейчас придет.
Станислав Демба с ненавистью уставился на Этельку Шпрингер, а потом, с выражением совершенной беспомощности — на свою широкополую шляпу, которую Этелька повесила на крюк у стены. Наконец, пожав плечами, он опустился на стул.
— Мне вы, однако, могли бы подать руку. Я ведь вам ничего не сделала, — сказала Клара Постельберг.
Демба, казалось, только теперь заметил протянутую ему руку и вдруг сделался разговорчив.
— Какие у вас прелестные, маленькие ручки, фрейлейн Клара! Никогда в жизни не видел я таких аристократически-благородных рук. Чего бы я не дал, чтобы поцеловать эту руку!
— Но пожалуйста! — поощрила его фрейлейн Постельберг, протянув ему и вторую руку.
— К сожалению, у вас на пальцах чернильные пятна. Это убивает всякую иллюзию, — сказал Демба.
— Вы сегодня несносны, господин Демба!
Клара Постельберг направилась, глубоко удрученная, к умывальнику, стоявшему между окном и копировальным прессом, и принялась тереть пальцы мылом.
— Туалетное мыло Хвойки! — сказал он вдруг. — Самое лучшее!
— Право же, вы сегодня несносны!
— Сегодня? Он всегда несносен, — заявила Этелька Шпрингер. — Не правда ли, Стани? Тем не менее вы можете пожать руку старой приятельнице. У меня на пальцах нет чернильных пятен.
Этелька Шпрингер и Станислав Демба были знакомы давно. Он был репетитором ее младшего брата, получая за уроки обед, и протащил его через четыре класса прогимназии. Этелька Шпрингер познакомила его с Соней. Но, несмотря на это, Этелька Шпрингер не удостоилась рукопожатия.
— Вам? — промолвил Демба и скривил губы. — Я боюсь вывиха.
— Вы невежа! — сказала Этелька Шпрингер. — Соня хорошо делает, что… — она приумолкла.
— Что делает Соня?
— Ничего!
— Что делает Соня? — крикнул Станислав Демба. Он вскочил со стула и был бледен как мел. — Что делает Соня?
— Не кричите так! Ничего, — ответила Этелька Шпрингер.
— Я желаю знать, что хотели вы сказать про Соню! — взревел Демба вне себя.
— Ничего я не хотела сказать. Оставьте меня, пожалуйста, в покое.
Этелька повернулась к нему спиной.
С треском опустились кулаки Станислава Дембы на доску стола. Что-то задребезжало, как будто разбилось большое зеркальное стекло. Практикант, задремавший в углу, вскочил и протер себе глаза. Клара Постельберг и Этелька Шпрингер обернулись и увидели Дембу, тяжело дышавшего, прислонившегося к письменному столу. Он был, по-видимому, сам испуган своей неожиданной яростью. Руки его опять исчезли под светлым пальто.
— С ума вы сошли, Стани? — крикнула Этелька Шпрингер. — Вы разбили мою чернильницу!
Но чернильница стояла невредимой на столе. Только немного чернил разбрызгалось, образовав два островка на металлической плите письменного стола.
— Но ведь какую-то вещь вы разбили. Стакан или что-нибудь другое. Я слышала ясно, как зазвенели осколки!
Этелька Шпрингер тщетно искала осколки на полу.
— Что делает Соня? — спросил Станислав Демба, на этот раз очень спокойно.
Вот она. Спросите ее сами, — ответила Этелька и показала на Соню Гартман, которая в этот миг вошла в комнату, привлеченная шумом.
Приход Станислава Дембы не был для Сони неожиданностью.