Только перед Смихлиным зеркалом постоянно толпилась неугомонная детвора: там царило безудержное веселье.
Вот видите, торжествовал Смихля, у меня и без волшебства получилось моё Смешильное Зеркало!
Ерунда у тебя получилась, а не зеркало, ворчал Хватыш, кривлялка для мартышек.
Хватышу было завидно, ведь на его зеркало совсем не обращали внимания: глянут вскользь да и пойдут себе дальше, не оборачиваясь.
Мэтр Амальгамыч то радовался, то грустил: он гордился своими мальчиками, ставшими теперь отличными мастерами. Но ему так не хотелось с ними расставаться
Однако детство кончилось, и теперь бывшим ученикам предстояло покинуть мастерскую, где они столько лет осваивали зеркальное ремесло, покинуть родной Торгуй-Городок, чтобы отправиться по Безграничному Мирру в поисках своей судьбы.
Старый зеркальщик напёк подмастерьям румяных лепёшек на дорогу, потом обнял каждого из них и напоследок сказал: «Возьмите с собой свои зеркала. Жизнь подскажет вам, как поступить с ними. Но я уверен, что они обязательно принесут всем удачу».
Юные мастера спрятали зеркала в свои дорожные сумки, простились с любимым учителем и отправились в путь. Стараясь сохранить любимые места в своём сердце, они не спеша прошлись знакомыми улочками, пересекли шумную Рыночную площадь, полюбовались цветным фонтаном у Колокольной башни.
Вскоре город остался позади: слева и справа потянулись поля, огороды, деревенские домики и наконец путешественники поравнялись с клубничным полем Дяди-Ягодки.
«Смотрите, смотрите! воскликнул Смихля. Да это же то самое пугало помните?! Видите, вон оно руками махает, скачет и вопит! Вот потеха!»
Мальчики остановились и с интересом стали наблюдать за странным пугалом. Растрёпа а это конечно же была она старалась в полную силу: птицы так и разлетались во все стороны.
Вдруг фея заметила зрителей на дороге. «Эй, чего вытаращились? закричала она. Это вам не балаганчик тут, с клоунами! Проваливайте и не вздумайте воровать клубнику, а то и вам не поздоровится!» В ответ мальчишки расхохотались, отчего Растрёпа пришла в ярость: она стала кидать в насмешников палки и комья земли.
«Идёмте-ка отсюда, братцы, заторопил Страшик, а то это злющее пугало все наши зеркала перебьёт!» Хохочущие подмастерья отправились дальше, а сердитая фея плюхнулась на землю и разревелась.
Какая я несча-а-астная! запричитала она. Все смеются надо мной, даже эти глупые мальчи-и-ишки! Неужели я всю жизнь буду торчать пугалом на этом противном огоро-о-оде?!
Ворон Каркл осторожно опустился на её плечо:
Ничего, Ррастррёпа, ничего. Прридётся немного потеррпеть. Лишь бы отыскалась твоя волшебная палочка, карр.
Тогда я иду её искать, заявила фея. И иду сейчас же!
Ты опоздала, фея-ррастерряха, за твоей палочкой уже отпрравился Слончик.
Слончик?! встрепенулась Растрёпа. Как?! Моя жизнь сейчас зависит от этой прожорливой трещотки с хоботом?! Вот, значит, из-за кого я тут целую вечность торчу, на этих противных грядках? Не слишком-то он торопится!
Он прропал, Ррастррёпа, прропал вместе с волшебной палочкой: уже целый месяц от него нет вестей. Даже сам дирректорр не может рразыскать Слончика.
А вот я его найду! Разыщу! Поймаю! Из-под земли достану! мрачно пообещала Растрёпа. Я ему покажу, как пропадать бесследно: он у меня быстренько научится ушами птиц разгонять!
Рассерженная фея вскочила и решительно зашагала в сторону дороги.
Каркл тревожно кружил над её головой.
Не торропись, Ррастрёпа, кричал ворон. Мирр такой большой, куда ты пойдёшь?
Всё равно куда, лишь бы подальше от этих гадких ягод и этих надоедливых птиц, отмахнулась уходящая фея.
Хочешь не хочешь, а пришлось мудрому ворону следовать за ней.
Глава 8. Назлоб
Назлоб сидел на крыше своего мрачного замка и курил колдовскую трубку. Каждый вечер он выкуривал трубку, наблюдая, как солнце медленно сползает за горизонт. Ему казалось, что это он, Назлоб, самый могущественный в Безграничном Мирре колдун, прогоняет солнце с неба. «Давай-давай, глупая лампочка, подгонял светило злобный волшебник, проваливай побыстрее! И лучше бы тебе никогда сюда не возвращаться».
Назлобу нравилась только ночь, и он хотел, чтобы ночь на земле длилась вечно. Весь Мирр бы тогда погрузился во тьму, умолкли бы ненавистные крикливые птицы, осыпались с деревьев надоедливо шуршащие листья, перестали бы цвести эти гадкие цветы, от запаха которых у него каждую весну начинается невыносимый насморк.