«Мне вчера рассказывала Танька»
Мне вчера рассказывала Танька,
после рыбной ловли возратясь:
Выложу тебе я без утайки
вот такущий мне попался язь!
Знаешь, дождь был с вечера страшенный,
в телогрейки вырядились мы,
добрались до места, совершенно
ливень наши косточки промыл.
Я с улыбкой байки эти слушал,
эти мне не позабыть глаза,
и хотя ухи я той не кушал,
и не видел, как рассвет слизал
сажу с неба языком шершавым,
оставляя лишь потеки туч,
и не слышал как листва шуршала
под дождем, реки не видел тушь,
у костра ночного не сушился,
хворост не пододвигал ногой,
но с рассказом Танькиным я сжился
любо мне, когда большой огонь!
Под дождем, под ночью был он хворый,
огонечек просто не костер,
выживал, жевал он мокрый хворост,
выжил а рассвет все стер.
Описать увиденное тыщи
нужно слов и то б не рассказал,
а она одно мне:
Красотища!!!
Да еще горячие глаза.
К западу от востока
«Удеру я к чертовой матери»
Удеру я к чертовой матери,
чтоб дороги меня излохматили,
удеру я к чертовой матери
от тебя на вагоне, на катере
Мне удрать бы в далекую Индию
за индуса, глядишь, сойду,
лишь бы только глаза не видели
этих бешеных весен беду,
Но куда от себя мне деться,
от моих на тебя молений?
Мне одно лишь целебно средство
взять уткнуться тебе в колени.
Охота
Закат жар-птицей по волнам
рассыпал перья пламени,
но постепенно полинял,
и небосвод стал правильней.
Я жадно ждал: взметнется дичь
по небу точек россыпь,
хотел я дробью дичь настичь,
схватить и в лодку бросить.
И ствол меж черных камышей
косился черным козырем,
и вот отчетливой мишень
над темным стала озером.
Я не сорвал, нажав курок,
урок естествознания,
и шлепал борт, и был гребок
куда весомей знамени.
Валялось на корме ружье
без улетевшей дичи,
азарт лишь, схваченный живьем,
был подлинной добычей.
Гробница
Громады Тянь-Шаня немые симфонии,
замерли скалы застигнуты в пляске,
реку дробят водопадов сифоны,
осипший Талас рвется в поисках ласки
на север,
на степи.
Там воздух из видимых запахов соткан
полынью и дымом аулов прогорк,
там тянется к солнцу слепая высотка
последний аккорд замирающих гор.
Давно-предавно джигит
удал, но беден он был
себе на беду полюбил
красавицу Джизубигит.
Поклялся:
Будет калым!
А утром другого дня
в степи лишь следы коня
и дали окутал дым.
А там за походом поход,
за годом другой, и вот
пора удальцу назад,
хорош и уже богат
хурджин золотыми набит.
Довольный, гонит коня,
а утром другого дня
вести невесте:
Обидно бытыр убит
Ночь тихо плетет паутину из звезд,
немой карагач к небу руки вознес,
недвижные стражи стоят тополя,
полынно-долинно пахнет земля.
На четкой высотке печаль бледнолица,
луны отраженье под белой гробницей,
и отзыв Таласа на вздох из-под плит:
Джизубигит Джизубигит
В горах
«Мы ходим верхами»
Мы ходим верхами,
мы ходим низами,
находим архаров
одними глазами.
Мы ходим с ружьем,
бутерброды жуем,
запивая кипящим
в каменьях ручьем.
Мы желаем запоем
слушать звоны цикад
и навечно запомнить
цветущий закат.
Раскатаем потом
этот яркий ковер
так же, как разожжем
этой ночью костер.
«С чистой музыкой сверь»
С чистой музыкой сверь
в звездных высях светание
этих грифельных сфер
на глазах выцветание.
Над пустотами свет,
просквозив, задевает
гребни гор, и хребет
за хребтом оживает.
Но слепящий раструб
солнца в зыбкости рани
за уступом уступ
обнажает их грани
и не глянет туда,
где во мраке ребристом
неизбежна вода
в прыжке серебристом
«Тонехоньки рученьки »
Тонехоньки рученьки
прутики-урючинки,
из-за дувала выглядывают
новости выкладывают:
урюк цветет!
По прогнозам
быть морозам
для старух
страх,
а урючина цветет
в пух,
в прах!
Розовая жуть
радуется жук!
Звонят на урок:
цветет урюк!
Видать, и в Сибири
капли забили
радугой в лед:
урюк цветет!