А что было дальше: куда девалась соседка (и девалась ли?) и как она, Лиля, вылезала, отряхивая пыль с живота, локтей и коленей и оправляя мятое платье, как в десятый раз облизывала и утирала губы, обеими ладонями проверяя, не осталась ли, не дай бог, на лице, хоть одна сладкая «песчинка», как раскрылся её обман и что за этим последовало не помнит.
Это о том, что касается сладостей. Что до тетрадей, то их вообще не было в те годы все письменные уроки делали да на газетах же и делали их (если, конечно, были газеты). А писали всё равно каллиграфическим почерком: нажим волосяная нажим волосяная Поэтому совершенно непонятно: какой там был «ключик»? тогда Да ещё и «к каждому».
И вот теперь Катя училась писать в чистейшей тетради в косую линеечку, любовалась на первоначальную осень ту, что стояла наяву, за окном, тёплую, тихую, всю в трепетных золотых косицах по кроткому, но всё равно праздничному лазоревому небу, от которого неизменно захватывало дух!.. и ту, что открывалась ей в стихах благодатную, умиротворённую, немного грустную связывая их в себе воедино волосяными линиями нитями тонкими до прозрачности, почти незримости, паутинно-хрустальной хрупкости но в то же время и самыми прочными на свете да потому, что без нажима и уплетала гоголь-моголь, как говорится, за обе свои худенькие щёки.
Но и так говорится тоже «недолго музыка играла»: вскорости Катина мама заметила, что в холодильнике как-то уж очень быстро, просто даже подозрительно быстро! стали заканчиваться яички. Просто пропадать стали. Только успевай покупать!
И пришлось Кате с бабушкой «расколоться» признаться, что это Катя занимается с бабушкой «за гоголь-моголь».
Мама очень рассердилась тогда. И теперь уже не Катиному папе когда-то в далёком детстве, а Кате с бабушкой здесь и сейчас влетело по первое число. И первокласснице, и первой и самой лучшей учительнице обеим. Мама сказала, что бабушка Катю «совсем распустила» и что теперь Катя из неё, то есть из бабушки, «верёвки вьёт».
А она и не вьёт вовсе. Разве что чуть-чуть совсем повила. Но больше уже не вьёт, точно не вьёт добровольно пишет.
Катя знает, что учиться ей всё равно нужно.
Просто она очень любит гоголь-моголь.
Мама сказала, что «нечего», что Катя и так, и без гоголя-моголя «без баловства!» может и должна заниматься.
И бабушке готовить для внучки французские (да французские ли?6), равно как и любые другие десертные изыски в особенности перед уроками! строго-настрого запретила.
Ну а Катя что?..
А Катя делала уроки. Училась. Занималась. Да она и так занималась бы
Вот она и занималась. Подумаешь в самом-то деле.
И без гоголя-моголя бабушка выучила Катю писать, и писала Катя лучше всех в классе!
Учительница Галина Сергеевна даже вызывала Катю к доске, чтобы та в специально отведённом для этого месте (в разлинованном левом нижнем углу её), писала новые буквы для всего класса. Чтобы все видели, как надо.
И так каждый день!
Катя очень этим гордилась. И когда учительница однажды спросила, кто же это научил Катю так хорошо, так красиво писать, она ответила, что это бабушка, потому что она, Катина бабушка, тоже учительница. На весь класс сказала громко. Чтобы все слышали и все знали, какая у Кати бабушка и как Кате с ней повезло.
Но вот что интересно.
С тех самых пор, с того самого первого класса мастер-класса! бабушкиного потому что бабушка, конечно же, была Мастером мастером своего дела и большой мастерицей во всех других делах, за какое бы ни взялась! Катя так и не ела гоголя-моголя.
Вот так и не ела. С тех самых пор. Причём ни разу. Ни одного. А уж сырые яйца она и вовсе на дух, как говорится, не переносила. И не переносит.
А про несырые почему-то думает, что часто их есть вредно, что в них, а точнее в их желтках, один холестерин. Чистый. Ну то есть голый. Нет, она знает, конечно, что есть их можно и даже нужно, но нечасто один-два раза в неделю, не более.
Но вот как раз эти-то самые «один-два раза в неделю» Катя и забывает их есть. А когда вспоминает, что нужно, то почему-то в этот самый день ей яиц ну совершенно не хочется. Ну вот почему-то. И поэтому она не ест их вовсе.