– Без злой собаки наши фотографии вмиг появятся во всех журналах, – продолжила, благосклонно кивнув Прынцаеву, Брунгильда. – Разве это нам надо? Начнут бегать на мои концерты, смотреть на ту, возле дачи которой застрелился молодой офицер. Начнут пальцем показывать на улицах. Я не хочу такой славы.
– Позвольте высказать мое мнение, – раздался низкий голос Сантамери. – Решение привлечь собаку к охране участка – решение правильное. Не думаю, что ажиотаж продлится все лето. Максимум несколько дней – пока не случится какое-нибудь другое преступление, на которое журналисты слетятся, как стервятники.
– Месье Сантамери прав, дорогой, – ответила поглядывающему на нее супругу Елизавета Викентьевна, – хотя слово «стервятник» странно звучит в его устах.
– В самом деле, граф, – заинтересовался Прынцаев – откуда вы так хорошо знаете русский язык?
– Моя маленькая тайна, – улыбнулся Рене и добавил:
– Шучу-шучу. Но я уже объяснял: просто я много имел дел с русскими торговцами.
– Шутки шутками, но ситуация серьезная, – подвел черту профессор. – Итак, собаку оставляем. Надо придумать, как посадить ее на цепь. Так, чтобы она не убежала отсюда хотя бы несколько дней. Операцию по отмывке и удержанию собаки поручаю тебе, Мура, коли уж она тебя слушается. Глаша поможет. Может быть, и Клим Кириллович не откажется принять участие в этом деле. И процедите хорошенько дезинфекцию.
– Разумеется, не откажусь. – Доктор взглянул на Муру. Она не возражала.
– А что же делать с вывесками о злой собаке? – спросила Елизавета Викентьевна.
– Для вывески нужны картон и краска, а их, наверное, в доме нет? – огорчилась Полина Тихоновна.
– Найти какой-нибудь краситель можно в любых условиях, – энергично произнес Николай Николаевич. – Я все-таки химик, не забывайте. Мы сейчас с господином Прынцаевым займемся краской. Остается раздобыть какой-нибудь кусок картона, фанеры или жести да несколько гвоздей.
– Позвольте, господин профессор, железки я возьму на себя! У меня есть кое-какие приспособления, – неожиданно для всех, слегка покраснев, но не меняя наполеоновской позы, многозначительным фальцетом произнес Петя Родосский.
– Если вас не затруднит, господин Родосский, – вежливо, но суховато ответствовал Муромцев. – На этом военный совет в Филях можно и завершить.
– Даже не верится, что завтра придется весь день сидеть дома и всего бояться. – Огромные голубые глаза Брунгильды наполнились слезами. – И за инструментом заниматься не смогу. А то газетчики напишут, что в доме царит веселье, когда еще кровь несчастного не высохла перед калиткой.
– Ничего, поиграй что-нибудь меланхоличное, а то и почитай что-нибудь в свое удовольствие. – Профессор встал.
– И помолимся, чтобы полиция здесь больше не появлялась, – добавила Полина Тихоновна.
– Вы думаете, что надо ждать полицию? – Елизавета Викентьевна побледнела.
– В наше время ничего нельзя исключать, – философски заметила Полина Тихоновна. – Мы ведь даже не знаем, что за человек самоубийца и почему он оказался именно здесь. Хотя объяснение есть – повышение температуры: большинство самоубийств совершается летом и весной. И чаще всего в низинах. – Она помолчала. – Карельский перешеек возвышенностью не назовешь. Впрочем, есть нечто и странное в этом самоубийстве: оно произошло вечером, а ведь, по статистике, чаще убивают себя от шести утра до полудня. – Полина Тихоновна взглянула на Клима Кирилловича, в надежде, что тот объяснит отмеченный ею феномен.
– Значит, наш случай по этим параметрам не относится к большинству. Скорее, он подтверждает исследования кильского профессора Геллера. Он пришел к выводу, что свыше половины самоубийств происходит от физического и душевного отравления спиртными напитками, – мрачно прокомментировал доктор.