Когда-то говорили в народе: «Два жернова всю пшеницу в муку перемелют». У Блока это художник и Она, в каком бы виде Она не являлась: Прекрасная Дама, Незнакомка, Снежная Дева, наконец, Россия-Жена
Все остальное, в том числе и «великий политический переворот», не имеет к Блоку ровным счетом никакого отношения это обреченные на гибель зерна
* * *
С этими, несколько затянувшимися оговорками перечитаем заново злополучную поэму «Двенадцать», объяснить которую Блок не мог и даже требовал объяснений за нее с других
И прежде одно «лирическое отступление». На одном из школьных уроков, когда я традиционно излагал ученикам известную черно-белую оппозицию цвета в поэме, дети резонно заметили, что в «Двенадцати» не два цвета, а три: черный, белый и красный. Сочетание цветов оказалось весьма прозрачным и узнаваемым это цвета траурного обряда.
Черный траур, белый саван, красный материя для обивки гробов
Впрочем, нужно также заметить, что Блок зачастую пренебрегает каноном цветовой символики, хотя принципиально не противоречит ему, добавляются иные смыслы, как это было, к примеру, со знаменитыми «лиловыми мирами».
Пересмотрим, как просил Чуковский, не только поэму, но и само трекнижие Блока.
Вербально, гробы с указанием цвета у Блока редки, и красного среди них нет: есть серебряный гроб, белый и стоящий во мгле за легкой тканью неизвестного цвета. Между тем, это ничуть не нарушает цветовые каноны «похоронного жанра».
Вообще, «черный-белый-красный» довольно устойчивое сочетание у Блока, причем, совершенно не важно, черен ли снег, красен ли гроб, бела ли ночь. Важно само наличие этого погребального сочетания и именно в этом смысловом значении:
Ты оденешь меня в серебро,
И когда я умру,
Выйдет месяц небесный Пьеро,
Встанет красный паяц на юру
(1904)
Тень скользит из-за угла,
К ней другая подползла.
Плащ распахнут, грудь бела,
Алый цвет в петлице фрака
(1914)
Многие исследователи говорили о графичности поэзии Блока черный и белый, мгла и свет, лазоревый и лиловый, небо и земля, сон и явь, Аполлон и Дионис, день и ночь: есть все поводы говорить об антиномии. Но особый символический, чисто блоковский смысл возникает только тогда, когда в эти оппозиционные ряды вмешивается некто Третий.
Этот Третий Незнакомый
Парадоксы мышления Блока имеют в своей основе именно положение «ни сна, ни яви», в неизбежном состоянии какого-то перехода, какой-то метаморфозы. В этом плане показательно, что и красный цвет чаще всего обозначает зарю (не важно: утреннюю или вечернюю), которая как раз и является переходом от тьмы к свету и от света к тьме.
Вместе с тем, функция красного цвета определена Блоком достаточно однозначно:
Открывались красные ворота
На другом, на другом берегу
(1902)
Расцвеченный красным графический рисунок «Двенадцати» в контексте всего творчества Блока и есть состояние перехода, некая пограничная застава между революционным пафосом, окутавшем Россию, и смертью вообще. Конечно, это сочетание цветов примерял Блок и на себя лично. Еще в 1903 году, в «Распутьях», он запишет:
Я был весь в пестрых лоскутьях,
Белый, красный, в безобразной маске
Но если мы посмотрим на этот портрет сквозь призму «Двенадцати», то в нем не будет никакого арлекинства
* * *
Наряду с погребальным трехцветием, в поэме «Двенадцать» ключевым образом-символом, подчеркивающим характер «обряда», является образ вьюги, образы снега и ветра. Странно, что этот символ не был в своей трактовке доведен исследователями до логического завершения, а интерпретировался большей частью в контексте именно поэмы, а не всего творчества Блока. Нет, конечно, упоминалось, что вьюга это один из любимых его образов, один из наиболее часто встречающихся. Задавались и неизбежные вопросы чем же он так притягателен для Блока, что же, наконец, он обозначает?
Начнем с некоторых примеров. В одном из стихотворений 1902 года у Блока вдруг появляется «розовый» (заметьте: не белый) снег и появляется в недвусмысленном положении:
На обряд я спешил погребальный,
Ускоряя таинственный бег.
Сбил с дороги не ветер печальный
Закружил меня розовый снег.
Розовый снег словно отводит Блока от смерти. Пока