«бездетный день шатается под солнцем»
бездетный день шатается под солнцем.
в карманах сквера, кое-как заштопанных сиренью,
гремят костями доминошники размеренно, картинно,
и новый участковый, как лихой мангуст,
охотится на местных самогонщиц.
а баржи тишины на ржавой подоплеке,
будто на смычках, въезжают по траве сквозь брызги камня
в кубическую пустоту между домами.
разорвали асфальт
варикозные вены тополиных корней.
и булочная раздавшаяся в бедрах куртизанка
в пыли и скуке ожидания придирчивых клиентов
кровавит губы яркой банкой «кока-кола».
так много места в этом мире,
что одуревший от свободы ты
расшатываешь душу, как ребенок зуб молочный.
дантистов больше, чем зубных болей.
и человечество трусливый, жадный лев
уснуло в поле в маковом сиянии цивилизации.
творцы уснули сладким сном, пустым и химеричным.
и облака жемчужные мозги красавиц
беспечно и гламурно проплывают над.
здесь можно построить грандиозный планетарий,
ведь столько мертвых шариков навоза
вращается вокруг безумных, пьяных огоньков.
как будто нет здесь никого в подлунном мире.
одна еда и хищная реклама, и собачка, точно в тире,
стреляет из мелкашки лая
в ошлемленную цифру дома 9.
и сквозь раскрытое кухонное окно (второй этаж)
фантом невесты в заляпанной фате из занавесок
приплясывает, счастливая,
с горшком алоэ в сетчатых руках.
здесь всё возможно, что ни пожелаешь,
но только государство знает, что ты хочешь.
марго плотоядно зевает в салоне красоты,
а самодовольный мастер в телефоне
давит фотогеничные прыщи.
и не могу понять зачем так много красок
вокруг спекается в цистернах,
зачем звенит живое серебро волшебных рыб,
когда художников и рыбаков у моря, как подвид,
давно пора вносить в долину красной книги?
а здесь балкон лобастый, насупился, как ломоносов.
и бездна звезд полна. и умных дураков.
господь, утратив стимул развиваться,
отчаялся, и опрометчив смотрит в сторону людей.
смерть, как менеджер по персоналу,
постыло пересматривает ворохи анкет;
сплошной бардак из судеб.
и чудится мне: вечный двигатель сломали греки,
чтобы спалить запасы нефти и времени навеки,
но запасы
вселенной неистощимы, сколько ты их ни сжигай.
ты убиваешь время?
нет, только себя ты убиваешь
и пантомимы бессловесных ангелов,
за которых ты тоже в ответе.
печатка тишины
1
четвертая неделя от рождества абрикос,
их цветения. выкупанная, благоухающая девушка
медленно растворяется в сумерках,
в ненастоящих мультипликационных
овалах вечерения
еще полчаса и у ночи появится заманчивый облик
девушки на скамье.
проявятся ее сине-зеленые, как лунные оливы, глаза,
треугольник улыбки, слегка удлиненный помадой
и родинкой над губой. куски темнеющего неба шевелятся в проводах и листьях
звездные тараканы мельтешат лапками,
бесстрашные и пугливые.
ночь-куница выходит на охоту в частном секторе,
плавно поводит пушистым хвостом
догорающего костра.
он и она.
печатка тишины с кусочками ягод в инициалах.
русалка в лунном сине-зеленом молчании
сопровождает немногословный высокий танкер.
вот так вдохновенно целоваться на скамье посреди лета
сквозь решетчатый колкий запах летних трав
могут только подростки и призраки.
целоваться с самой ночью с прищелком,
с острыми языками цикад. это не метафора
вот ее рука на горячих ребрах, легкий браслет.
а это волшебный взмах приближающихся фар:
такси, точно проклятый полицейский с фонариком,
ищет совесть на бездорожье дорог.
и два шестнадцатиэтажных дома прямо за теплицами
дебело-серые санитары в квадратных шапочках
и, судя по балконам, с переломанными носами.
не бойся я с тобой. но только мгновенье.
одно мгновение с тобой к трем в нигде
таков масштаб жизни.
сейчас же наши души и тела не видят разницу
между «душой» и «телом», между словами.
сказанное мною ерунда раскрашенного пшена.
есть продолжение твоей картины, рука из рамы.
есть сквозные поцелуи и норы вечности
засунь руку под футболку, смелее.
спасибо поэтам. боль где-то в прошлом и будущем.
как горизонт мироздания, но он нам не нужен.
пекарь сажает бледный хлеб в печь тьмы так
рождается рассвет.
но до утра еще целая вечность
2
над общежитием всплыл чей-то вопль
быстрый болотный пузырь
и поднялся к мелким звездам,
и посмотрел на планету со стороны:
яблоко голубой налив в сияющем бескожье,
и вокруг яблока кружится,
сталкиваясь с упорством камикадзе
космический мусор: тяжелые бронированные мошки.
ты одергиваешь меня куда? а ну целуй меня.
положи руку вот сюда.
приглашение в пещеру сокровищ.
нет, это не я срезанный блик чужого воспоминания.
настроился на чужую память,
возможно на память несуществующего ангела.
ох уж эти воспоминания ювенального, ванильного.
дни запутались, как водоросли в длинных волосах,
в пряди синими лентами вплетены записки
мелким шрифтом на тетрадных листах.
и где-то по горизонту, как по доске на вышке бассейна,
ходит обманутое детство детство мира.
что же это за договор такой?
плата за жизнь? не много ли?
ты щиплешь меня. да что с тобой, дима? где ты сейчас?
тебя как будто и не было. живой манекен.
3
любимая, это непередаваемое ощущение.
одновременно живешь в прошлом, будущем и настоящем.
дробишься на своих двойников, как водопад.
находит коса на камень, на память, искры, лязги,
умудряюсь целоваться с тобой,
писать об этом и забывать навсегда,
всё одновременно:
драконы танцуют необъятные, необъяснимые вальсы,
красиво вертят мордами с затуманенными глазами.
у тебя еще нет косы, ты отращиваешь волосы
тонкие опрокинутые скалы
антрацитовые, с дьявольской простеклью.
мне показалось, что здесь есть кто-то еще да, смотри.
вот это читатель, а то кошка на заборе
бородавка ночного пространства.
хватит бегать во времени возвращайся но куда?
куда мне вернуться? где я сейчас?
где мое место?
вот так воспоминания о нас
путешествуют сквозь века
обрастают ломкой витражной плотью,
тяжелым мазутным шумом турбин.
не бойся пустынь, желтой текучки жизни
однажды каждая песчинка превратится в жемчужину,
в фрагмент ротовой полости, в легкого журавля,
в журчащий ручей,
ибо боль учит говорить
на языке совершенства.