После завтрака дядя Жора ушел, пообещав заходить. Я все еще дулся и понадеялся, что это будет редко завтрак мне принесли в мою комнату, включили телек, и я сидел один, с этим дурацким подносом с едой. После ухода этого «гостя», пришла мама, села рядом, взъерошила мне волосы. Помолчала чуток и осторожно так:
Понравился тебе дядя Жора?
Мне очень не хотелось отвечать. Я решил, что мне не нравится ни этот дядька, ни новая мама та, которой она становилась при нем, которая пила водку и воду из кувшина. Для них я был лишним. Но мама сейчас спрашивала таким вкрадчивым тоном, так осторожно, и я побоялся ее обидеть. Поэтому нерешительно пожал плечами, мол, сомневаюсь.
Я его давно знаю. Мы дружили с дядей Жорой в молодости. Он хороший. И помогать нам сможет. Вон, какой он сильный, тебя, как пушинку вчера унес, а лицо опять зарумянилось, глаза заблестели. Эх, не будет нам теперь спокойной жизни с этим дядей Жорой
Георгий Львович Крыков так звали маминого знакомца переехал к нам через месяц после того, как встретил маму в магазине в тот злополучный для меня день. С этого самого дня я стал для него словно прозрачным, он меня видел, но не хотел замечать. Я ему мешал, я воровал внимание мамы, ее время. Он работал в школе да, в той самой школе, в которую я когда-то хотел попасть. Не учителем, нет. Он был там то ли дворником, то ли слесарем, не понял я как-то. И сторожил, и подметал, и чинил там всякое. Говорил, что он там на хорошем счету. Ага, как же, на хорошем. От него перегаром пахло тогда, когда не пахло выпитым. Наша уютная квартирка провоняла запахом водки, сигаретного дыма, прокисшей едой, что частенько стала оставаться на столе до утра. Мама отдалилась от меня. Лишь когда дядь Жора уходил на ночное дежурство, она ненадолго снова становилась прежней, обнимала и разговаривала со мной. А в остальное время я становился почти прозрачным и для нее. Нет, меня не били, не ругали, не морили голодом. Меня просто не замечали. Закрывали двери в мою комнату, и я торчал там целыми днями, уставясь в телевизор или монитор. Или в окно смотрел. Учительша из школы приходила два раза в неделю, занималась и уходила. Я даже не знал, как ее зовут, она никогда не прикасалась ко мне. Если я случайно до нее дотрагивался, у нее появлялась такая брезгливая гримаса, что я старался держаться подальше. Она словно боялась заразиться от меня чем-то плохим. И всегда удивлялась, когда я правильно отвечал на ее вопросы. Потом перестала приходить и она. Мама долго плакала, потом объявила, что это к лучшему. Что я смогу больше отдыхать да я и не уставал вовсе, но кого это волновало?
Вскоре я перестал выходить из своей комнаты по вечерам. Сам мылся ну как мог уж, таз с водой у меня был же. Сам ел, что найду в холодильнике, руки у меня есть, и всякие продукты мама каждый день покупала. Надо было только заранее все набрать, чтобы не встречаться с дядькой Жорой. Смех и вовсе исчез из нашего дома. Мама смеялась теперь лишь с ним, дымными вечерами пьяным хрипловатым смехом.
Дядя Жора ушел в магазин конечно, надо же на вечер запасы приготовить, в кои-то веки сам пошел, обычно мама ходила. Она зашла ко мне. Эх, что с ней стало. До того, как этот ее знакомец поселился у нас, она была всегда красивая, всегда опрятная и аккуратная, даже в худшие дни. А теперь глаза тусклые, ногти обкусанные у нее-то! Волосы не то чтобы грязные, они расчесаны как попало, седины, седины россыпь, вместо прежнего золота с проблесками серебра. Уже почти обед, а на ней халат замусоленный, тапки какие-то стоптанные. Я отвернулся, мне было жалко эту новую, якобы «осчастливленную» маму. Особенно поразили ее глаза. Всегда они были ярко-серыми, прозрачными, блестящими, светились любовью. Я любил заглядывать в их глубину и всегда шутил, что в них рыбки плещутся. А сейчас те «рыбки» явно плавали вверх брюхом. И морщины, морщины.
Когда-то, казалось бы совсем давно, когда еще дяди Жоры не было и в помине, я у мамы спросил, откуда берутся у тетенек морщины. Она ненадолго задумалась. Потом сказала, что у ученых много всяких теорий на эту тему, я аж рот разинул от этого слова. Надо же «теория»! Мне оно еще не попадалось на тот момент. Так вот, мама сказала: «Мне кажется, морщины эти появляются от того, что эти женщины слишком много пережили, что так сильно сжимали зубы, пытаясь справиться с горем и бедами, обрушившимися на них. Поэтому это и оставило вечные следы на их лицах». А сейчас ее лицо словно кричит о том, сколько горя пережито. Я молча развернул кресло и покатил к окну. Она просто смотрела на меня как собаки побитые смотрят. Не то чтобы я много видела собак таких, только в фильмах. Но взгляд был именно такой. Она ничего не сказала, потрепала меня по голове и молча ушла. В спальне сидела тихонько-тихонько, пока не пришел дядя Жора и не достал из пакета бутылку.