В то же время весьма тесная связь существовала и между военным делом и философией. Ранние китайские мыслители нередко видели в войне наглядную область применения философских принципов, а военные сочинения отличались от философских лишь тем, что носили прикладной характер. В каталогах императорских библиотек военные авторы обозначались как философы или, вернее, как учителя мудрости.
Итогом симбиоза войны и культуры стало то, что постулаты, изначально открытые и сформулированные на полях сражений, пусть и не без помощи абстрактных спекуляций и мистических созерцаний, стали видеться отражением природы борьбы как таковой, вообще всякого деяния если взять наиболее ёмкое определение. В этом смысле возможности применения военных постулатов на практике до сих пор остаются неисчерпаемыми.
Переоценивать значение войны в китайской интеллектуальной истории, даже в эпоху Борющихся Царств, вместе с тем, не следует. Более того, одно лишь предположение о том, что война может служить парадигмой для описания других явлений, скорее всего вызвало бы у самих китайцев неприятие.
Так, даже в военных трактатах постоянно подчёркивается необходимость разделения гражданского и военного, двух частей одного целого. Приоритет во всём, что не касалось непосредственно ведения войны единогласно отдавался гражданскому, и вовсе не гипотетически, а в повседневном укладе жизни и в восприятии, которое сложилось в китайском обществе.
Военная служба не считалась достойным занятием, а сами военные не пользовались ни почётом, ни уважением за пределами своей среды. Победоносный полководец мог получить власть или влияние, только если захватывал их силой, что нередко и происходило, а значит, в любом случае вызывал подозрение. В отличие от европейской истории, которую вершили воинственные короли и императоры, прославленные в битвах, монархи и аристократы Китая были бюрократами, орудовавшими не мечом, но кистью.
С точки зрения мирного времени война всегда означала разрушения и потери и, соответственно, воспринималась как неизбежное зло. В этом отношении даже блестящая победа всё равно поражение, сопровождающееся растратой человеческих и иных ресурсов.
Кроме того, сходство войны с другими сферами человеческой деятельности состоит не в том, что одно является производным или производимым от другого, а в общем происхождении многих черт, которые суть конкретные выражения повсеместных и абсолютно нейтральных принципов. Как и где эти принципы могут применяться, не имеет значения. Скажем, выбор правильного места для стола в комнате есть приблизительно то же, что и правильная дислокация отряда на поле битвы.
Для примера можно взять одно из фундаментальных понятий китайского военного дела ши. Его обычно переводят как мощь, подразумевающую стратегическое преимущество, а иначе говоря, потенциальную энергию ситуации, силу обстоятельств. Это понятие, столь естественное, казалось бы, в военном контексте, встречается в трактатах на столь непохожие темы, как каллиграфия, кулинария, литература, музыка, рисование и секс, среди многих прочих. Несмотря на явные различия между этими предметами, терминология и стиль изложения в подобных сочинениях порой весьма похожи, вплоть до того, что у китайского читателя, вероятно, не могло вообще быть уверенности в том, имел ли он дело с руководством по сексу или по военной стратегии (параллелизм между двумя этими жанрами особенно разителен).