От жевательных движений остро красивое лицо девицы делалось уж вовсе нестерпимо прелестным. Оттопыренная щека подчёркивала временным уродством гармонию в соотношении линий и цветов.
К тому же, он с мясом и кровью, а ты ведь петуниями питаешься.
Энкиду делано понурился и тут же развёл руками.
Можно ведь сделать исключение. Ведь я такой бледненький и худенький. Да ведь и недаром, Иннан. Я тебе за это что скажу
Иннан заинтересовалась и, отлипнув от сочной начинки, велела:
Валяй. Сначала секрет, потом я решу, платить за него или нет.
Она сковырнула коготком жирный кусочек и рассмотрела на кончике пальца. Шанни, менее харизматично, как подобает леди, поедавшая пирожок, прыснула, и куски разлетелись в стороны.
Извини. Проговорила она, подходя и вытирая пальцем у Аса под глазом.
Так вот, сказал Энкиду, дождавшись, когда Ас так сердечно поблагодарит Шанни, как будто считал её услуги бесценными. Мы тут по поводу укладки кирпичей рассуждали. Твоя блистательная подружка нас просветила, как им должно лежать друг на друге, чтобы прилипнуть навек, и я припомнил
Билл отступил и повёл плечом, выставил руку, защищаясь. Иннан весело кричала:
А! Попался, рыжий! Дикарь прознал что-то о тебе! Сейчас мы совлечём с тебя покровы и рассмотрим, что ты прячешь.
Билл испуганно пробормотал:
Да ничегошеньки. Иннан, вот честно ей-Абу-Решит, не знаю, о чём гундосит этот, в грязных джинсах. К тому же, добавил он, успокаиваясь, я всё могу объяснить.
Стало тихо. Иннан засунула в рот последний кусочек. Облизала пальцы.
Что объяснить?
Билл нагло отвечал:
Да всё.
Он повёл глазами на Энкиду:
Похоже, тут кто-то считает себя безгрешным
Ас во всё время невнятицы помалкивал. Но стратег в нём не дремал.
Очень интересно, но мне пора.
Войне стало тесно на материках, вонючие дымки разлетались из двух дымящих очагов и с двух сторон к полуострову, роясь, как сбежавшие из пробирки вирусы, приближались два облака.
Пока эти волшебные штуки состояли исключительно из мыслей и прочих нежных невещественных деталей, как-то: разговоры в пивной, лозунги на детском утреннике и пара ссор на ярмарке по средам.
В разговорах была впервые упомянута национальная принадлежность собутыльников, чего допрежь не водилось в этом сонном наимирнейшем месте, где властвовала пена, и свежая горечь отменного продукта вкупе с прыгающими картинками Мегамира полностью удовлетворяли потребность души в небольшом негативе.
Лозунг, толстыми и милыми, как щенята, буквами разбрёдшийся по листу, сообщал, что страна, в которой мы живём самая лучшая на свете.
Что касается ссор, то они, быстро вспыхнув, к счастью, также быстро утихли.
По этим слабо выраженным симптомам не всякий мог бы распознать приближение модной болезни всё же дело происходило в провинции, на краю мира, если можно так выразиться. Полуостров даже не на всех картах был обозначен, эта территория богов, издавна облюбованная колонистами и обустроенная космолётчиками и прочим персоналом великого поколения испытаний, нелепым образом как будто не была открыта эридианцами.
Прознав всё о своей планете, любопытные, как леану, из которых они сделаны, скептичные, как боги, которые вдохнули дыханье жизни в их грудные клетки, жители Эриду почему-то ни разу не наткнулись на довольно большой кусок земли между двумя материками.
То есть, всё обстояло несколько сложнее: они всегда знали о его существовании, но никто бы его не нашёл ни на одной разноцветной, как анатомическая схема, политической карте.
Это была игра по правилам, но кто и когда составил их известно только в доме с прачечной.
Большой старый Мегамир в Гостиной изредка показывал какие-то «ограниченные контингенты» и «передислоцированные части». Пару раз мелькнуло и полуофициальное название полуострова. (Его, при том, что он не существовал, так часто передавали из рук в руки, что никогда не было точно известно, как же он называется.)
В вязком вареве Мегамира целые территории окрашивались в пёстрый оттенок военной формы. И однажды Билл спросил у дяди:
Как же ж это вроде как мы на линии фронта?
Мардук сказал:
Да-а? Вот ужасы-то. А ты уверен?
Билл набрался духу того самого, вероятно, который некогда его предки вдвинули в лёгкие леану, и заметил: