Александра Нюренберг - Планета в клетке

Планета в клетке

Александра Нюренберг

Дизайнер обложки bluebudgie Davie Bicker

Корректор Эстер

© Александра Нюренберг, 2018

© bluebudgie Davie Bicker, дизайн обложки, 2018

История джуни

Рассказывает человек в военной форме.

Лето, тот самый месяц, когда жутковатого вида стрекозы (у вторженцев были такие аппараты) охотятся за кровью заката. Век семьдесят пятый, номер диска в Слойке с кучей нолей и палочек, материк Дария, пятый крестовый поход. Докладывает (военизированному ангелу-хранителю с антирадарными крыльями, нечто вроде внутреннего бронированного алтер-эго) офицер типа простой парень с улыбкой Джоконды  то есть, я любимый. Я имею в виду внутренний диалог, если вы понимаете.

 Следует доложить гуну города.  Вяло сказал я затем вслух, чтобы что-то сказать и вслух. Не рассекречивать же сокровенное.  Он обязан оказать помощь ополченцам.

Мне показалось, что меня кто-то подслушивает. Наверное, это у меня профессиональные издержки. Я даже обернулся через левое плечо, и, конечно, никого не увидел.

 Гун?  Переспросил меня новый знакомец, выпрямился, заслонив половину солнечного круга, и спрятал, поиграв, свой штычок.  Что ты хочешь от парня, у которого предков втрое меньше, чем полагается обычному человечишке?

Я поразмыслил.

 То есть, аристократа.

Я сел в траву, любуясь своими тощими коленями в пострадавших штанах с клеймом гвардии Его Подблаженства  не спрашивайте, где. Головотяп, которому угораздило сделать меня вечным должником, сообразил что-то и по-домашнему показал мне большие жемчужные резцы в лезущей на скулы бороде.

 А.  Высказался он и вроде как поклонился бородой.  Я перешёл на «ты». Прстити-звините. Нет, я, и правда, извиняюсь.  Добавил он, видя, что я нахмурился.

Он уселся рядом  я вообще-то не ценю такие близкие контакты между представителями грозной части человеческого вида.

 Ты, чаю, не из этих?

Я уставился нешуточно, но на таком расстоянии было смешно пытаться поджечь его глупую бороду и красивое смешное лицо  я понял внезапно, что он хороший человек. Ну, прямо сердцем почуял, как девушка на выданье.

 Именно?  Переспросил я, показывая ему свои волчьи скулы и бритый острый подбородок, этак строго, чтобы всё же новая дружба не показалась ему мёдом.

 Ты не али аре аристократ?  Побарахтался он с впервые обрётшим для него плоть словом.  Ты такой какой-то строгий, что ли.

Он спросил это почти робко, вдвигая своё оружьишко окончательно туда, где оно пребывало с десяток минут назад.

Я помолчал насчёт строгости, радуясь, что в свалке, где моё целомудренное гвардейское тело предстало ему не с самой выразительной точки, показался ему не окончательно пупсиком, затем выдал ему негромкое бу-га-га, чем утешил его нехитрую душу окончательно.

Улицы города под низкими лиловыми облаками, лиловое вино в двух замызганных стаканах ростом с королевского карлика. Мы шли себе, меряли улицу ой какой поступью, и люди поглядывали на мои невразумительные погоны и его бородатую стать гражданскими хмуроватыми глазами. Я заметил, что он покосился на меня вразбег взглядцем, раз-другой.

 Что?  Говорю. (Не люблю, когда косятся  ибо у меня на холке тогда какие-то волоски дыбом встают. Неловко как-то.)

 Походочка.  Ответил он.  У тебя.

Солнце пальнуло тут в него и навсегда припуталось к бороде, подожгло и умерло там блаженно.

 Это у всех у вас такая, да?

А я-то решил, он мои шнурованные ботинки рассматривает. Ну, вот. А говорят люди, мужская психика простая вещь.

 У солдат-то раззуди его подблаженства?  Грю.  Похоже.

Он остановился, большой такой. Его тянуло на откровенность и ко мне тоже  у нас явно намечалась дружба навек на две жизни вперёд, даже если он родится бурундучком. Но он им не родится.

 Да нет.  Он умерил своё профундо, так ему показалось, во всяком случае.  Волк, да?

Я тоже призадержался  напротив, в глубине магазинчика над бутылками девичья головка печально смотрела, не видя нас.

 Чего?

 Ты не переживай, и глазами по подолу не шарь.  Посоветовал он.  И зубами не лязгай, вредно.