Глава общины кипит и переходит на крик:
«Вы что думаете, что убьете меня, как арабов?!»
«Зачем вы продолжаете врать! Стыдитесь, сотни лет не ступала нога евреев Испании на земли, с которых его изгнала инквизиция, а сотни тысяч евреев Германии полны тоски по обществу, которое ответственно за убийства их семейств и уничтожение их народа».
Женщина просит понять их. В разгар войны она сумела сбежать с сыном в Америку. Муж и трое детей погибли в Катастрофе. Так почему же она вернулась в страну, ответственную за это?
«Поймите, госпожа, пытается она смягчить израильтянку, немцы дают нам репарации».
Наоми не верит своим ушам.
«Извините», у Наоми прерывается дыхание, и она выходит на улицу.
Они стыдятся сказать правду, которую она услышала от Бумбы. Они боятся признаться в том, что любят пейзажи своего детства и немецкую культуру. Ностальгия возвращает их со всех краев света. Нет выздоровления от еврейской болезни привязанности к дому детства. Она берет свою сумку и спускается по ступеням, убегая от угнетающей ее памяти.
Эти улицы запомнились ей первомайскими демонстрациями, алыми флагами и лозунгами. На улицах восточного Берлина прорываются наружу спрятанные в потаенных уголках памяти сцены: знакомые магазины, газеты, которые она читала, вкус квашеной капусты и кокосовых цветных конфет, за которыми бежала, экономя деньги на трамваи. К центральной площади города Александерплац сбегаются со всех сторон улицы и переулки, и ветер насвистывает между зданиями точно так же, как в прошлом. Она присела на скамейку в сквере и слышит, как и прежде, гудки автобусов, звон трамваев, шаги прохожих Это ведь не просто скамейка. На ней зарделись ее щеки от первого неожиданного поцелуя, захватившего ее врасплох. Дони уже готовился к отъезду в Палестину. Он признался ей в любви и тут же набросился с поцелуями. «Ты все испортил», испуганно оттолкнула она его от себя и убежала. Она скрывает от Израиля то, что случилось на этой скамье
Она долго отдыхает на скамье, предаваясь воспоминаниям. Затем отправляется на прогулку по Майнигштрассе, тихой улочке, полной бородатыми евреями в кипах и евреями бритыми, без головных уборов. До войны они приходили сюда, в дом еврейской общины. Евреи шли сюда справляться по различным вопросам религии, налогов, разводов и женитьбы, похорон и обрезания. С усилением нацистов евреи выстраивались в длинные очереди в поисках работы, за советом и юридической помощью в связи с увольнениями. Теперь она старается посетить все уголки и подворотни. Она даже заходит в публичный дом Карлы Миллер. Владельцы дома сменились, но как принято в Германии, имя первой хозяйки сохраняется.
Наоми останавливается около парикмахерской.
Кажется, что почти ничего не изменилось с того дня, когда она зашла сюда одна.
«А мама тебе разрешила?» спросил парикмахер, когда она попросила его отрезать косы.
«Конечно», солгала она, и сердце билось в груди.
Ведь отец просил ее оставить косы в память о покойной матери. Но ей так хотелось не отставать от своих коротко постриженных подружек!
«Жаба! « крикнула Фрида, увидев ее.
«Фуй», закричал Бумба.
Гейнц посмотрел на ее стрижку и сказал с грустью, что она не должна была это делать. Дед и близнецы тоже рассердились, но, главным образом, на неряшливость парикмахера.
Вернувшись домой, она продолжает работать над вторым томом романа.
То, что ты вчера сделала, Иоанна, говорит господин Леви, достойно похвалы. Он хмуро смотрит на ее волосы. То, что ты сегодня сделала
Вчера, отец, отвечает Иоанна придушенным голосом, сидя в кресле напротив отца, с глазами, красными от слез, вчера умерла «воронья принцесса», из-за этого я не пошла в поход с товарищами по Движению. Но сегодня я должна была отрезать косы. Вправду, отец, должна была!
Отец молчит, и молчание его, как всегда тяжелей любого выговора. Оголенные ветви дерева стучат в окно, как пальцы отца по креслу, и только мать смотрит с портрета на стене проницательным пристальным взглядом.
Почему ты это сделала, Иоанна? Зачем? спрашивает отец и вынимает из кармана записку, которую Иоанна положила вчера рядом с восковой розой для Бумбы. Неужели твои отношения с семьей изменились до такой степени?
Бумба доносчик, отец, вскакивает Иоанна, лицо ее краснеет.
Верно, детка, это некрасиво, но не это важно в данный момент. Детка, сиди спокойно в кресле, и объясни мне необходимость того, что ты сделала.