Что рассказывать? Сорок лет назад или больше? множество было кланов, чад пумы. Мы звались чанки. Жили в горах мы там дед махнул рукой. Рядом жили в соседстве дети холмов, ручьёв, жаб, кондоров не упомнить всех!.. А у моря, в пустынях, там жили чинчи, чинчи-менялы Пумы, знай, сильные! И поэтому чанки мы были первые. Ханко-вáльу наш, он ходил в пумьей шкуре, был Главным Пумой. Я, мальчик, вождь был! Дед, сняв со лба пумью морду, пальцем провёл по ней. Нас боялись. Слышали: чанки! и покорялись В те поры шла война с Чучи-Кáпаком, кто был царь Хатун-Кóльа, сильной империи; помогали нам чинчи. Мы покорили области кéчуа и дошли до их Куско, что был зависим от Чучи-Кáпака, чтоб пленить там наместника, кой отец Титу Йáвара, а он нынче наместник Вдруг появилось сильное войско! Мать-Земля, осерчав, что чанки всех побеждают и перевесить хотят её, обратила все камни в горных долинах в грозные рати да с Пача Кýтеком повела на нас! Мы дрались; Пача Кýтек посёк меня Дед явил шрам на голени. Чанков, мальчик, разбили; стали рабы мы Рыл я руду сперва, строил тракты. Сделался дряхлый стал пастухом На родине был однажды чанков там нету. Вождь Ханко-вáльу, слух был, увёл всех, вроде за Анды, в чащи Трудно двум пумам в близком соседстве. Чанки главенствовали до инков Вы, пóкес, нóсите шерсть в ушах, инкам вы подчинились. Чанки не могут быть ни под кем, сынок! Сжав ладонью тряскую руку, раб улыбнулся. Спой песню, Чавча.
Висли из-под ободранной пумьей маски белые космы.
Вечером из загонов дети снесли навоз по кварталам для очагов на топливо и отправились в семьи.
Мать пряла пряжу. Чавча, услышав: «Сотне собраться!» с дудочкой влез на стену, чтоб видеть сходку.
Низкий пузатенький вождь с жезлóм вёл: Я сотник, звать меня Кáрак! Мне приказали люд на войну слать! Пýрехи в семьях Кой и Вискача крепкие, мы от них пошлём. Брат сказал брат мой инка-по-милости Вáрак: войны кровавые!.. Также нам надо скот пасти, надо крыть мой дом крышей. Тките ковры мне, брат Вáрак едет. Надо работать!
Благообразный старец приблизился, говоря: Втолкую, что хочет Кáрак, добрый наш сотник, в деле военном Кто дом покроет и изготовит вещи для сотника, брата знатного Вáрака? Кой с Вискачей нижней усердной пятидесятки, Óскольо верхней пятидесятки. Эти семейства наша опора. Их на войну слать глупо; мы обеднеем и в пятисотке будем срамиться. Это негоже. Старые мыслят-судят за всех и знают: слать надо пýрехов вроде Йýки и Пако, леженей. Вменят подать трудами с кем нам трудиться? С Йýки ленивцем? Он нерадивый
Хворь меня ела! встрял тощий пýрех с язвой на лбу.
Молчал бы Кой, Кой работали! отмахнулся старейшина. А у них две руки, точно как у тебя, бездельника. Кой за Йýки работать? (Гневные крики). Им бы за Йýки не надрываться, пустошь поднять бы сотня бы крепла лишним прибытком. Ты духов предал, Йýки-нахлебник. Чем ты их кормишь? Кто к пампай-рýне ходит? А пьёт кто? Чья жёнка девок плодит? Запомни, сотня не будет вашей прислугой! Вы повоюйте и отличитесь, Йýки и Пако. Вам повезёт вернётесь, как вот наш Вáрак, инка-по-милости.
Верно! Всенепременно! Я стал куракой. Брат помог! затрещал бестолковый, глупый вождь Кáрак.
Благообразный старец продолжил: Мне, как старейшине пятисотки, дóроги все из вас. Я хочу, чтобы Пако богат стал и чтобы Кáрак, добрый наш сотник, стал пятисотником. Почему наша сотня в óбщине третья? И на торжественных смотрах третья? Будем стараться нас отличат, земли дадут. А возможно, нас выделят и начнём свою óбщину Нужно? нет? Отвечайте.
Нужно, Амáру! Нужно, старейшина! надрывались Вискачи, Óскольо, Кой из богатых семейств. Старейшина! Склон бы нам южный выделить! Уай, прорыть бы каналы к нашим наделам!!..
В криках стемнело. Пако, сбежавши, двинулся к речке (не замечая кравшегося вслед Чавчи). Ниже хранилищ, ниже садов, у пламени, никла стриженая красотка. Порскнула кошка, гневно мяукнув.
Кто?
Пако В гости
Женщина помешала в горшке. Что надо?
Поговорить. О всяком.
Пако был жилист, среднего роста, с взглядом смышлёным; губы открылись в лёгкой улыбке.
Поговорить пришёл. Жёнка льёт слова: мол, работай, чтобы десяцким стать. Я не сладкая кость, но толку? Óскольо и Вискача лучшее взяли, а на моей земле день и ночь трудись уродится лишь блох кормить. Мне б, как ты, жить привольно.