Так скажу. Всем работать. В óбщине выборы. Я старейшина сотни. Буду старейшина пятисотки многое выпросим. Верьте. Уж постараюсь.
Мы, вступил плотный пýрех, тоже потрудимся и почтим тебя, наш отец. Единственно дай побольше землицы будешь в руне ходить!
Я уйду скоро к предкам, медленно встал старик. К ним в сермяге удобней. Вот Укумари вы бы ему руно Станет сотником он в старейшины вас повыведет; подчиним пятисотку, будем в ней править. Вот. Он копнул клюкой землю. Надо нам, то есть, пýрехов больше; нам земледельцы нужны и воины Жёны, духов просите дать вам мальчишек; снадобья ешьте, чтоб ими пухнуть Я постарался: нам дадут пýреха с малолетками вместо чавчиной матери. Чавчу мы в рудники сдадим. А сестру его хоть в затворницы. Ждать не могут Вискачи, что Чавча вырастет. Надо власть брать скорее.
Горе мне! зарыдала вдова. Тружусь, тружусь и что велено делаю. Больше дайте работы, буду работать! Муж на войне погиб Разлучаете?.. Помоги, Укумари! Ты наш десяцкий!
Чавча увёл её.
Утром мать накрывала клубни, что мыла с сыном, прелой соломой.
Вдруг пришёл Укумари, ростом под крышу. Ты накрываешь? Правильно Дни Ношения Мёртвых жарки Ты постарайся
Да не учи меня.
Не сердись, он твердил смиренно. Я отговаривал Но он понял всё, мой отец что мы с тобой
Наплевать тебе!
Он шагнул к ней. Я
Стой! Увидят, плохо нам будет
Он, опустившись, будто бы тоже сыпать солому, тихо сказал: Тебя любил! С детских лет любил! Но отец запретил брать сирую Я жену не люблю, тебя люблю Мой цветок!
Она замерла в волнении.
Предрассветный туман облёк их.
Я в странах Чунчу и Мусу-Мýсу только и думал, как я люблю тебя. Сберегал тебе мужа. Но его выкрали мýсу, съели.
Уай, господин мой! выпела женщина. Глаз моих господин! Губ, рук господин! Люблю тебя!
Женский голос звал: «Укумари!» И он поднялся.
Ты потерпи, цветок! Буду думать, как не погибнуть, как нам жить вместе.
Кондор могучий! Мой ты медведь! Любовь моя! Сердце бьётся тебе всегда, будет биться тебе всегда!
Чавча, вымыв лицо из таза и выпив áки, с дудочкой выбежал. Подле дома десяцкого женщина, потрошившая кролика, прошипела вдогонку: «Сын пампай-рýны»
Лам из загона гнали мальчишки. Сзади тащился, ставя увечную ногу боком, дед с пумьей маской на лбу, облезлой, драной, помятой. Около речки он отдал стадо юным подпаскам, сам же уселся. Чавча взял флейту и приложил к губам. Ламы двигали уши, слушая.
Славно, мальчик, играешь!
Утро, раб Чанка!
Утро, сиротка! Чавча, присядь ко мне.
Солнце встал за хребтами. Мчались вдаль куропатки. Скот разбредался. Ветер нёс запахи очагов.
Раб Чанка, знаешь, кто пампай-рýна?
Вон там, за речкой есть пампай-рýна Ты подуди-ка.
Флейта, печальная, словно ивы над речкой, пела.
Лам пятнистых водят Вискачи рыжее в белом цвет лам красивый, добрый, весёлый Вот всходит Солнце
Ты песню выдумал? дед скрёб шею сломанным ногтем.
Чавча кивнул. Десятка нас отдаёт в рабы.
Дед охнул.
Чавча добавил: Чтобы усилиться, взяли пýреха вместо нас в десятку. Старый Вискача хочет в кураки вывести сына.
Правда?.. Послушай! дед встрепенулся. Мы, племя чанков, были от пумы! Предок мой пума. Нынче же, пума, я тут в рабах хожу. А Вискача, хоть кролик, ходит свободным. Ты рода кролика31, как Вискача, только ты сирый. С первого взгляда, нет справедливости. Но не спорь с судьбой и не жалуйся. Ибо, дед шепнул, Мать-Земля положила так.
Оба пали ничком в молитве.
Сев, дед продолжил: Там вон пик снежный, дальше пик голый. Тут стадо мы пасём дальше Кой пасёт. Я в рабах хожу Умпу жрец. Этак лучше, что все несхожи. Стань все единым, Мать-Земля опрокинется, будем жить книзу теменем, вверх подошвами. Вон, кивнул дед на горы в снежных покровах, сок Земли из сосцов течёт, к нам спускается речкой и нас питает. Всюду порядок. Станешь рабом, как я, будешь лам пасти. Ламам песни твои по нраву, будешь пастух им Ну, подуди-ка. Дед, улыбнувшись, вытер под глазом.
Спев песнь весёлую, так как Солнце поднялся, мальчик в одежде плюхнулся в речку, вылез, встряхнулся, сел на валун близ Чанки.
Как стал рабом? Скажи!
Что рассказывать? Сорок лет назад или больше? множество было кланов, чад пумы. Мы звались чанки. Жили в горах мы там дед махнул рукой. Рядом жили в соседстве дети холмов, ручьёв, жаб, кондоров не упомнить всех!.. А у моря, в пустынях, там жили чинчи, чинчи-менялы Пумы, знай, сильные! И поэтому чанки мы были первые. Ханко-вáльу наш, он ходил в пумьей шкуре, был Главным Пумой. Я, мальчик, вождь был! Дед, сняв со лба пумью морду, пальцем провёл по ней. Нас боялись. Слышали: чанки! и покорялись В те поры шла война с Чучи-Кáпаком, кто был царь Хатун-Кóльа, сильной империи; помогали нам чинчи. Мы покорили области кéчуа и дошли до их Куско, что был зависим от Чучи-Кáпака, чтоб пленить там наместника, кой отец Титу Йáвара, а он нынче наместник Вдруг появилось сильное войско! Мать-Земля, осерчав, что чанки всех побеждают и перевесить хотят её, обратила все камни в горных долинах в грозные рати да с Пача Кýтеком повела на нас! Мы дрались; Пача Кýтек посёк меня Дед явил шрам на голени. Чанков, мальчик, разбили; стали рабы мы Рыл я руду сперва, строил тракты. Сделался дряхлый стал пастухом На родине был однажды чанков там нету. Вождь Ханко-вáльу, слух был, увёл всех, вроде за Анды, в чащи Трудно двум пумам в близком соседстве. Чанки главенствовали до инков Вы, пóкес, нóсите шерсть в ушах, инкам вы подчинились. Чанки не могут быть ни под кем, сынок! Сжав ладонью тряскую руку, раб улыбнулся. Спой песню, Чавча.