И отобрали переселенцев.
Кáвас остался? тронул Римаче сшитые петли собственных мочек, порванных в бунте. Он ведь мятежник.
Нет, не мятежник.
Таклей размахивал, песню пел
Как побили мы Кáваса, возразили чиновники, после песни бесстыжей, он стал недужный, мирный, покорный.
Вот как? Прекрасно хекнул Римаче. Пусть будет сотник. Будет рассказывать: я упрямился, не хотел подчиняться. Градоначальник сильно побил меня, и с тех пор я хороший
Ибо в вожди назначались лишь те из них, кто являл себя «честным, порядочным, другом общему благу».
Чача скопились около тракта, и их погнали переселяться. К всяким строптивцам стражники строги: стукнет дубинка череп раздроблен Много стран видели и прошли в пути: Вамачýку и Вáнка, Чáнка, Ванýку и Вакрачýку. Видели сёла и города на склонах, пастбища, прииски и террасы; видели реки, горы, долины, тракты, мосты и лачуги гонцов в снегах. Акведуками нистекала вода с вершин на поля кукурузы, проса, картошки. Чача шептали:
«Всё земли инков!»
«Светоч огромный!»
«С небо размером!»
«Он сто мешков ест сразу!»
«Ходит он быстро: шаг в Чачапуйе, два шага в Чили!»
«Видишь, гора в снегу? Это шапка его. Да!»
Вдруг конвоиры грубо теснят строй. Мчит вихрь носильщиков с кем-то сгорбленным и с сигарой в зубах. Взволнованно начинают шептаться стражники-кéчуа, что ведут чача к новому месту жительства за три тысячи миль от прежнего.
«Что, узнал?» «Стар я, вижу нечётко. Кто там, скажи мне?» «Там на носилках Вáман Ачачи, брат Благодетеля, и он также наместник инкского Севера. Я с ним, помню, в поход ходил!» «А я, знаешь, ходил с кем? С Кáпак Йупанки! Брат Пача Кýтека! Я ходил с ним на чинчей. Чинчи такой народ, что теперь всё на север звать стали Чинча Жили у моря и говорили: бог Чинчакáмак лучше, чем Солнце. Мы и пошли на них. В их пустынях мы мёрли, так как мы горцы. Кликнешь, бывало: Чилька! нет Чильки, высох, как лужа. Калька! И Калька мёртв. Мы костры из тел жгли еду варить и решили: Солнце не хочет нашей победы, ежели жжёт нас, так что мы сохнем Чинчи напали! Дротики мечут, громко хохочут. После сражений стало нас мало. Сели в пустыне, ни отступать нам, но и вперёд нельзя, потому как сил мало, это во-первых; также трусливых Кáпак Йупанки строил у бездны и говорил: вниз разом!»
(Чинчи, однако, зря ликовали. С гор приходили новые рати, и враг «утратил часть своей гордости». Генерал генералов Кáпак Йупанки вздумал кончать войну, ибо чувствовал, что его «милосердие для противника обращается против собственных армий, кои страдают в зное пустыни». И он отправил чинчам послание, предуведомив, что-де «выполнил волю главного инки, кто его брат, которая в привлечении чинчей миром, а не войной; случилось же, что чем больше те получали, тем хуже делались; он клянётся им, что, когда не смирятся, их всех прикончат, земли их отдадут хорошим переселенцам, кои прибудут»).
Сей экскурс в прошлое приведён ради отдыха перед сценами знойными и жестокими, поелику уносимся в страны чудные и не ведающие инков.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
в коей видим, в сколь гнусном варварстве жили страны, не знавшие добрых инков, но возжелавшие, чтоб восстала звезда, которая принесла бы им представление о могуществе разума, для того чтобы род звезды, в устремлении к лучшему, превратился из диких во человеки
Солнце жёг океан близ острова под названием Пуна. Восемь носильщиков воздымали вид ложа, в коем в обнимку были два мальчика, друг на друга похожие, точно капли воды. Сложны, прихотливы их одеянья. Вот, скажем, шапки: антропоморфная голова с клыками, злыми глазами из бирюзы, свергавшая из затылка перья, висла над тварью, убранной лентами; зев её изливал сноп змей, обкладывавших пасть пумы, кою терзали страшные когти и под которой валом спускались грозди из монстров; весь этот хаос был в изумрудах, схваченных кольцами из электрума.
Шапки были сложны. Жизнь Тумписа, нет, Великого Тумписа, много, много сложней.
Упитанны щёки мальчиков, синью обведены их очи. Кожа нагрудников шита золотом с женским ликом по центру. На поясницах по ягуаровой яркой шкуре; выше шнуры из золота обжимают полную рыхловатую плоть. Затянуты в дрель (газ) ляжки. Пущенная меж бёдер и через пояс лента, вся в бахроме, спускается до напяточников из золота. Пара скипетров на коленях у мальчиков вроде карликов из электрума, изрыгающих изо ртов пук нитей.